Она шла, и юбка металась вокруг ее ног, похожая на красное животное. («Пусть все получится!») Шаги были быстрыми и решительными, и случайные прохожие, столкнувшись с Аней, смотрели в ее лицо с изумлением и испугом. («Пусть все получится!») С каждым шагом удлинялись ее распущенные волосы, и к тому моменту, когда она дошла до памятника («BÓG. HONOR. OJCZYZNA»[127]
– прочла Аня надпись), волосы почти подметали тротуар, и тогда она остановилась и скрутила их в плотный узел на затылке. («Пусть все получится!») Потом продолжила движение, и кожу головы жгли растущие волосы, а ноги обжигало юбкой. Аня дошла до нужного дома и остановилась перед подъездом.Неожиданно поднялся сильный ветер, юбка взлетела, рассыпая вокруг снопы искр, и Аня стукнула по ней раскрытыми ладонями:
– А ну, замолчи!
Она подошла к домофону и набрала цифры квартиры. Никто не отвечал, и юбка сникла и померкла, облепив ноги.
Она позвонила Пану, уже вернувшись в квартиру.
– Привет, Пан. Это Аня, Самарцева Аня. Помнишь еще меня?..
– Аня, привет! Конечно!
– Послушай, я в Белостоке… Мне очень нужно увидеться кое с кем…
– Что? Ты приехала? Сама?
– Да. Ты можешь мне помочь?
– Сейчас позвоню Яну. Подожди.
– Хорошо, спасибо, жду.
Аня положила трубку и нетерпеливо закурила, открыв окно.
«Ян сказал: все завтра».
За окном была совершенная темень, только где-то далеко прерывисто мерцал сломанный фонарь.
– Ты такая красивая. С тобой так хорошо. А я так не прав.
Ян тяжело поднялся и скрылся за дверями ванной комнаты.
Аня полежала немного и, поколебавшись, пошла за ним, прижалась носом к душевой кабинке, а потом открыла дверцу, обняла Яна и закрыла глаза.
Когда они вышли, она встала у большого зеркала, вытирая мокрые волосы. Ян обнял ее за талию со спины, и внимательно посмотрел на отражение. Переместил одну руку на Анину левую грудь, закрыв ее ладонью, а вторую на живот. Она замерла и уронила полотенце. Вместе они словно образовали скульптуру: ее тело, полуприкрытое загорелым телом Яна, казалось мраморно-белым. Он наклонился к ее уху и прошептал:
– Запомина… ш-ш-ш…
Аня не поняла, действительно ли он произнес слово, переводящееся с польского как «забывай», или ей только показалось, а слово было русским и действительно значило именно то, что она услышала.
Она шла по льду каганата и несла черную сумку на вытянутых руках. Сумка была открыта, и изнутри вырывались языки пламени, обдававшие лицо жаром. Жар доходил, казалось, до самого неба, потому что снег превратился в дождь. Он капал на открытый огонь, но не гасил его. Начало смеркаться, но вокруг Ани было светло и видно далеко вперед, и она разглядела зеленый берег где-то там, за чертой зеркального льда, и побежала. Но дождь и жар от сумки начали растапливать зеркало под ногами, и Аня почувствовала, что проваливается под воду. По всему льду пошла громадная черная трещина, и на очередном шаге большая глыба перевернулась, встала на дыбы и с грохотом обвалилась, заперев Аню изнутри.
Теряя сознание, она успела ощутить привкус соли.
– Море, – подумала Аня, чувствуя, что растворяется в этой воде, как таблетка аспирина, – целиком, вместе со всеми своими трещинками, и большими, и маленькими, и даже той, самой стыдной, самой страшной, от которой, казалось, все ее беды. И даже эта беда, поглотившая и растворившая, даже эта огромная трещина, идущая через все озеро, а может, и через весь каганат, – тоже появилась благодаря той, малой, то дарующей, то отнимающей жизни по странной, неподконтрольной прихоти природы.
– Демоверсия, – услышала она голос Яна откуда-то издалека.
Чувствуя, как исчезают ее руки, Аня поняла, что мультик действительно закончился.
Кажется, навсегда.
– Как ты живешь?..
Ян лег, обняв ее, и сказал, глядя в потолок:
– Если представить, что ад и рай на самом деле находятся на Земле – в нас самих, – то я живу в аду.
Она повернула голову и испуганно произнесла:
– Ты не сердишься на меня?
Он улыбнулся.
– Нет. Вот если бы ты пришла ко мне домой…
– Ну что ты… Я пока не совсем выжила из ума.
– А ты?..
– Что я?
– Как живешь ты?
Аня задумалась ненадолго, а потом сказала:
– Когда я была беременна Лилей, то ходила на курсы по подготовке к родам. У нас там было одно упражнение, очень простое на первый взгляд: несколько минут сидеть с поднятыми вверх руками. Можно было передвигаться и менять положение тела, но опускать руки было нельзя. Еще при этом нужно было сжимать кулаки… Помню, как я нашла удобную позу, подняла руки и замерла. Помню, как это было трудно, как быстро начало неметь и затекать тело, какими тяжелыми казались руки… Так вот, последние месяцы я живу как будто с поднятыми вверх руками, сжатыми в кулаки.
Она посмотрела на Яна серьезно и тяжело.
– Особенно когда смотрю на тарелочку с надписью «Мармарис», которая светится, как солнце, на всю кухню.
– Мне не стоило тогда приезжать?..
– Почему же… Стоило… Только мой приезд – в том числе наглядное пособие, что поступки имеют последствия.
– Да. Я понимаю. – Он взглянул на нее с тревогой. – На сколько ты приехала?
– До завтрашнего утра.
Она присела на кровати и спросила: