Демоверсия

Объективная реальность словно прекратила свое существование. Солнце оставалось недвижимым, но что-то все-таки произошло: в мастерскую будто вошел сам каганат со всеми его степями и опрокинулся Ане на стол. И она стояла, вырезая пленки по контуру, чувствуя, как пальцы скользят в прибрежной глине, слыша плеск прибоя, видя летящую и все более приближающуюся фигуру серой чайки на горизонте. Анина голова словно сама превратилась в плоский стеклянный циферблат, и блестящая скобочка на черепной коробке совсем расшаталась, и батарейка держалась внутри черт-те как. Но пока держалась. Тик-так. Тик-так. В висках стучало, и оболочка ленты трескалась. Тик-так. Тик-так. Большой черный автомобиль уже подъезжает к черному подъезду, тик-так, тик-так. А ты еще не прикатала ленту резиновым валиком, не сделала насечки, тик-так, тик-так. Ян достает из багажника большой рюкзак цвета хаки и берется за дверную ручку, тик-так, тик-так. А ты еще не закрепила стрелки, тик-так, не вставила механизм, тик-так, не нашла рабочую батарейку. Ян поднимается на второй этаж, на третий и на четвертый, тик-так. Аня, к счастью, не знает, на каком этаже он живет. Пусть живет на двенадцатом, тик-так, пусть живет в небоскребе, на самой высокой горе, пусть идет туда долго-долго, тик-так, пусть сломаются все лифты Белостока, рассыплются все лестницы Польши, тик-так, пусть…

Аня запустила часы и поставила их на подоконник. Они еле слышно шли, и Аня без сил опустилась перед ними на колени. Она уже словно пришла куда-то.

Она достала телефон. Нет, он больше не писал. Он, наверное, уже был дома.

Тик-так.

Так.

Так.

– Я справилась, – написала Аня. – Я смогла. Двенадцать.

Она выложила фото двенадцатого циферблата в соцсети и погасила свет.

Села в трамвай, поехала домой. За окнами было странно тихо.

– Молчи, девочка, молчи, – говорила она себе голосом мамы. – Тихо, девочка, тихо.

Дома она открыла ноутбук. Сообщений не было. Зато было оповещение из соцсети:

«На этой неделе ваши публикации охватили двести двенадцать человек и получили двести двенадцать взаимодействий!»

Это выглядело то ли как шутка, то ли как плевок.

Аня раскрутила вентиль смесителя над раковиной и на секунду представила, что у нее нет рук, потому что они остались в мастерской, вмонтированные в стекла циферблатов, и теперь она не сможет выключить воду.

Двести двенадцать взаимодействий за двенадцать предметов. Вода очень быстро начинает переливаться через край и заливать пол. Двенадцать волшебных предметов. Вода наполняет кухню, в которой герметично запечатаны окна и двери и отсутствует воздух. Двенадцать бесполезных предметов. Аня стоит на полу, и волосы свободно плавают вокруг головы.

– Так, – говорит Ян, глядя на нее через окно снаружи. – Так.

Влад сидит на диване – синий, словно утопленник, и широко улыбается. Но нет, он не мертв, у него на ушах черные накладные наушники. Аня подплывает к нему и приближает к его лицу рот, пытаясь что-то сказать:

– Бл-гл, бл-гл, – выходят из ее рта большие пузыри.

Аня машет головой и руками, но в воде это получается очень медленно и смешно, и Влад смеется, показывая на нее пальцем, – так же медленно. Медленно сгибается пополам.

– Бл-гл, бл-гл, – хохочет Влад.

Она сердится, думая, что он смеется над ней, но он вдруг разворачивает к ней ноутбук и открывает переписку с Яном.

– Чытай мне уважне[93], Аня. Рута не просто изменила отношение. Она изменила все. Проснулась.

Аня не понимает, что там написано, потому что у нее нет глаз – она оставила их там, в мастерской, забыла на столе, – и теперь пустые глазницы заполняет вода.

– Она жарит мне мясо. Она убирает дом. Она играет с детьми. Она отключила виртуальную жизнь.

Она. Она. Она. Она.

Аня вдруг прижимает колени к животу и делает быстрый оборот вокруг своей оси, как сальто назад. В воде это очень легко, и она радуется.

– Бл-гл, бл-гл, – хохочет Влад.

Аня смотрит на него и думает: почему он такой синий, если живой?

– Ну что, ты идешь?

После несостоявшегося концерта Сережа вышел из группы, и они с Владом остались вдвоем. Они продолжали репетировать, и Аню еще приглашали выступать в некоторые клубы. Вот и сегодня она быстро собиралась, чтобы вечером отыграть в новом клубе большой сет, который долго отрабатывала. Она надела длинные серьги и платье – и стояла в ванной, докрашивая второй глаз. К Лиле вот-вот придет няня.

– Влад! Нам скоро выходить, собирайся!

Аня раздражалась, думая, что он опять сидит в наушниках и ни черта не слышит. Докрасила глаза, провела помадой по верхней губе и вышла на кухню с маленьким зеркальцем в руках.

– Влад!

Он снял наушники.

– Нам пора, – сказала Аня, прокрашивая нижнюю губу.

– Я не пойду, – сказал он.

– В смысле? – не поняла она.

– Мне надоело, – спокойно ответил Влад и надел наушники.

От нижней губы, вниз по направлению к шее, пошла густая красная полоса. В дверь позвонили. Аня не пойдет открывать. Она не будет открывать эту дверь восемь лет.

Аня поняла, что прокусила губу, и приложила салфетку.

– Я говорил тебе, что это край, порог, – писал Ян. – Что мир не может остаться прежним. Только выходит по-другому.