Демоверсия

– Черт, никого нет, – пробормотала Аня и стала стучаться в следующую, а потом в другую, затем поднялась на пролет выше и стала колотить во все двери подряд. Никто не открывал, и она побежала обратно.

Вернувшись, она услышала из-за двери плач.

– Глупая кукла Настя Ерохина, – ревела запертая Ида, – это все из-за тебя! Вот приспичило тебе писать, нет бы сидеть рисовать… А теперь мы все тут умрем!

– Ида, успокойся, я сейчас открою.

Аня снова начала бестолково дергать ручку, надеясь хотя бы расшатать ее. «Ничего, – думала она, – скоро придет из музыкалки Лиля, возьму ее телефон…»

– Мама, – всхлипнула за дверью Ида, – я сейчас описаюсь…

– Да чтоб тебя! – Аня пнула дверь и вернулась к ящику с инструментами в ванной. Пожалев, что у нее нет топора, она взяла молоток.

– Ида, отойди от двери, – крикнула она, – и не подходи!

Она размахнулась и с силой долбанула по ручке молотком. Ручка согнулась, почти сломавшись. Аня размахнулась еще раз, и еще, обрушивая на злосчастную дверь поднявшуюся из самых глубин дикую ярость. Дверь была из дешевого шпона, и скоро большие вмятины начали образовывать прореху. Тогда Аня всунула в прореху руку и попыталась открыть, но все равно не выходило, и тогда новая серия ударов обрушилась на дверь. Попутно Аня с силой пинала ее ногами, и скоро она поддалась: замок напоследок скрипнул и упал.

– Мамочка!

Ида, размазывая по щекам сопли, бросилась к Ане и повисла на ее трясущихся руках.

Вечером, когда все окончательно успокоились, Аня осмотрела дверь. Она поняла, что может починить ее самостоятельно – нужно только прибить по периметру новые деревянные плашки, которые остались после ремонта.

Через несколько дней дверь была как новенькая. Правда, она больше не запиралась, но это было даже хорошо.

– Когда-нибудь сделаю задвижку, – решила Аня.

– 13–

Ян колдовал над дверью, что-то напевая, и Аня смотрела на него с улыбкой, продолжая расчесывать волосы.

– Готовэ, паненко, прошэ, праца выконана[121], – сказал он, тоже широко улыбаясь, и запер дверь.

– Я могу заразить тебя, – шепнула Аня. – Хотя, кажется, мне уже лучше.

– Я и так болен. Вылечи меня.

Кажется, у Ани действительно была высокая температура. «Помнишь?..» – «Страсть».

Наментнощьчь.

Яну моментально стало жарко, как только он коснулся ее голого плеча. «Солнце…» – «Одержимость».

Обсесъя.

Наверное, жар сопровождался бредом. «…тоже…» – «Восхищение».

Поджив.

Она тут же что-то зашептала ему куда-то в ключицу. «…камень» – «Ответственность».

Одповеджяльнощьчь.

Неразборчиво и горячо. «Только…» – «Сочувствие».

Вспулчуче.

Он тоже что-то шептал. «…очень…» – «Жалость».

Литощьчь.

Она не понимала, что именно, – но только пока, в эту секунду. «…горячий». – «Ответственность».

Одповеджяльнощьчь.

На деле же эти слова сами собой отпечатывались в ее сознании. «И очень…» – «Тоска».

Тэнкснота.

Оба они слышали. «…далекий» – «Любопытство».

Чекавощьчь.

Оба они знали и понимали. «Как ты». – «Ответственность».

Одповеджяльнощьчь.

Им стало вдруг очень жарко, и Аня приоткрыла окно.

– Я тебе привез кое-что.

Аня посмотрела на него с любопытством.

– Покажу, когда выйдем.

– Хорошо.

Она устроилась на сгибе его локтя и замолчала. Ее раздирали тревожные мысли, и она не смогла справиться с их потоком.

– Как дела дома? – спросила она. – Восстановил крышу?

Ян ответил не сразу.

– Почти.

Он замолчал, и в воздухе появилось ощущение смутной борьбы.

– Помнишь, – сказал он наконец, – недавно ты написала, что было бы, если б ты просто продала квартиру в Москве и приехала? Тем же вечером Рута вдруг сказала: «А ещли поядэ до Москвы, знайдэ йо и забие?»[122]