День 246

– Ты попадёшь в тюрьму, Вадим. Твой сын запомнит тебя как уголовника. Разве ты этого хочешь? Останься в памяти своих родных честным человеком.

После этого снова говорил рогатый:

– Не слушай этого святошу! Ты помрёшь, а семья останется! Хочешь обеспечить им достойную жизнь? Задумайся, почему твой Бог свёл тебя с дружком-уголовником?

С левого плеча я услышал:

– Вадим, не поддавайся искушению. Бог не просто так посылает испытания. Ты должен верить.

Эти двое не давали мне покоя. Головные боли усилились настолько, что я не находил себе места в квартире. Бывало, что моё сознание проваливалось в небытие, вызывая порой очень реалистичные галлюцинации. Однажды я увидел, как Света готовит обед, а наш уже взрослый сын Дениска подходит к ней со спины и говорит:

– М-мм, мам, как вкусно пахнет. Что у нас сегодня на обед?

– Сегодня твой любимый борщ со сметаной,– ласково по-матерински отвечает Света.

– Обожаю борщ, – говорит Денис. – Знаешь, твой борщ самый вкусный! Люблю тебя, мамуля.

Света обнимает сына, и тот, чувствуя тепло материнской любви, обнимает её ещё сильнее.

За тем видение прекратилось. Я вернулся в серую реальность, где меня ждала возможность обеспечить семье безбедную жизнь.

– Я согласен,– ответил тогда я Андрею.

Шёл 246-й день. 246-й день моего персонального календаря. Не знаю, зачем я его завёл. Возможно, мне не стоило даже думать о преждевременной кончине, как советовал Шприц, но я почему-то стал считать прожитые мной дни с той самой последней встречи с ним. Света ничего об этом не знала. Чёрная записная книжка всегда лежала в моём кармане, надежно храня мой маленький секрет. Наверное, перечитывая свои записи, я постигал истинный смысл и видел красоту прожитого дня, чего раньше и не замечал. День 39-й: в этот день Дениска впервые произнёс нечто похожее на «Папа». День 83-й: день, когда мы ездили в деревню к родителям. Вкусные пирожки бабушки и вечерние посиделки – всё как в «Папиных лекциях» для Дениски. День 145-ый: после очередного обследования Шприц сообщил об остановке роста опухоли. Вновь появилась надежда на будущее. Каждая цифра в моём календаре ассоциировалась с чем-то светлым и запоминающимся. Не обошлось и без чёрных страниц. Чреду позитивных дней прерывали дни с красной галочкой. Так я помечал моменты, о которых было лучше не вспоминать. Когда-нибудь я сделаю последнюю запись в блокноте, оставив следующую страницу пустой. Интересно, какой будет эта запись: 249-ой, 260-ой, или, быть может, 360-ой? Я знал только одно: это будет точно не сегодня, ибо задуманное надо было обязательно выполнить.

Я сижу и молчу. Пью свой кофе утром 246-ого дня. В шесть утра мы встречаемся в условном месте – на территории заброшенного завода, обсуждаем последние детали дела и работаем. Загруженный долларами броневик инкассации должен будет пройти сегодня в половине пятого по известному нам маршруту. Нас будет четверо. Действия каждого прописаны заранее. Если мы будем придерживаться плана, не прозвучит ни одного выстрела. Каждую ночь перед сном я перебирал в голове различные сценарии ограбления. Всё произойдёт во время последней инкассации местного продуктового магазина в шестнадцать ноль-ноль. Продавец – наш человек. В момент передачи денег он должен будет обезвредить инкассатора, а мы тем временем заняться транспортёром. Водитель транспортёра тоже свой. Именно он даёт наводки взамен на солидное вознаграждение. Схема работала уже несколько лет, и, казалось бы, чего бояться, но последнее дело не выгорело. Команда Андрея потеряла одного человека. К счастью или сожалению, уже через месяц он нашёл меня. Много часов я тренировался работать в команде. Сначала на съёмной квартире, где я осваивал азы общения по рации: позывные, кодовые слова, голосовые команды. Затем за городом практиковался в пользовании огнестрельным оружием. Моя доля в переводе составляет двадцать миллионов деревянных. Этого хватит Свете с Дениской, чтобы начать новую жизнь. Пусть деньги станут моим прощальным подарком. Главное – не струсить, а дальше можно и на покой. А сегодня извини, Вадим Петрович. Сегодня ты нужен живой и здоровый.

Я не сразу замечаю, что кофе уже остыл. Оказывается, я уже несколько минут сижу без движения на табуретке, как статуя. Решив освежить голову, я думаю о холодном душе. Я оставляю наполовину выпитую чашку на столе и походкой старика двигаюсь в сторону туалета. В спальной комнате слышу приятное сопенье малыша и омрачённый тревожным сном голос Светочки. Я открываю дверь, чтобы войти в ванную. Моё внимание привлекает нечто непонятное, что-то маленькое белое, то, что находится там, где быть не может. Это словно укол иголкой исподтишка.