Вот тесные объятия в подворотне. Вроде бы ничего особенного, но смотрится как черным-черное порно из-за жестоко подчеркнутых ретушью обильных прыщей малолетнего джентльмена и жирненькой поясницы его напористой возлюбленной, голым валиком нависающей над тугим пояском мини. Зла ли любовь? А может быть, и нет. Некоторым — наблюдающим — просто завидно, пришел к выводу Никита и фыркнул: фотография была все же забавной.
А здесь? Снято, похоже, сверху, с моста. Бережок у Петропавловки, неяркая пунктирная штриховка дождика, квелая собачина в коробке и двое на бережку. Он, Никита, и Сашка. Вот черт. Черт!!! А это чья перекошенная физия? Такая родная и знакомая, с детства любимая? А это чей портрет среди бодающихся велосипедов?! Черт!!! И автор?.. Крупно отпечатано на принтере: Татьяна Грачик. Вот ведьма! Убить ее из рогатки! Прямо сейчас и убить!
Никита свирепо развернулся, полный мстительных намерений, и — был ослеплен вспышкой: Таня караулила жертву у своего стенда.
— Убью из рогатки! — пообещал Никита, растирая глаза, и слепо завертел головой, потому что откуда-то раздалась знакомая ария в электронном исполнении — нежно заголосила Мария Магдалина, призывая Никитушку. Он, не успев удивиться и обгоняя Таню, попер на звук сквозь веселящиеся группки, нащупал на подоконнике телефон и привычно нажал немного западающую кнопочку.
— Да! — рыкнул он и затряс головой, чтобы легче было проморгаться.
— Кит! Я согласен! — ударил в ухо дребезжащий тенорок. — Сто баксов твои!
— Не понял! — зарычал Никита. — Какие такие сто баксов?! — Неужто опять назревает идиотское приключение? Не-е-ет, только не это, господи!
— Сто баксов! Ты же сам говорил: сто баксов, и мы друзья. У метро, помнишь? Это же я! А тебе не прозвониться.
— Войд?! Тьфу ты, — сказал Никита.
— Что? — не понял Ромочка.
— Не узнал я тебя, родной. Так ты дружить намерен? Ну и дела.
— Что? — Ромочка проявлял удивительную тупость.
— Я говорю: дружить — намерение похвальное, — ехидным тоном сообщил Никита, еще не проморгавшийся после вспышки, злой на весь свет, а потому возымевший намерение попинать гаденыша Войда. Осквернения ложа он ему еще не забыл. И никогда, никогда не забудет.
— Ага, — восторженно заявил Ромочка. — Так мы друзья? А сто баксов за мной. И — йес! — поздравь меня, кстати. Поздравь меня, друг!
— С чем это? — изумился Никита, как изумился бы кот, если бы не бог весть какая жирная мышь начала перед ним выделываться, набиваться в друзья, весело вертеть хвостом, приплясывать и требовать поздравлений неизвестно с чем.
— Да с тем самым! — завопил Войд. — Понимаешь, я там был! В вендиспансере! Был!
— Поздравляю, — осторожно поздравил Никита, потому что с психами следует соблюдать осторожность, даже с теми, которых хочется придушить. — Поздравляю. А… с чем именно тебя поздравить-то? — А потом он вспомнил, что сам же в запале ненависти и сугубого огорчения послал Войда провериться. И восторг Войда стал ему подозрителен. — Так что у тебя за… радость? — дрогнувшим голосом переспросил Никитушка, лицо, как вдруг оказалось, заинтересованное. Бывают же случаи, когда дурные шутки оборачиваются… черт знает чем. И расхлебывай потом. Тут главное не затянуть. — Как радость называется-то? С чем поздравлять-то?
— Да с чем!!! — взвыл Войд от Никитушкиной непонятливости. — С экспресс-анализом! Пятнадцать минут, и все готово! Все ясно! Кит! Друг!
— Что ясно? — сдрейфил Никита.
— Да ерунда! Все ерунда — твои подозрения!
— Ну не урод? — горестно сказал Никита мимо трубки.
И не в силах больше превозмогать крутой трагикомический рельеф данного отрезка своей судьбинушки, припал к подоконнику и захохотал на всю выставку облегченно, готовый на радостях дружить со всеми и с кем попало, даже с гаденышем Войдом. Захохотал так громко, что откуда-то сверху, с завитков потрескавшейся потолочной лепнины, мягко кружась, полетели клочки свалявшейся пыли. Захохотал так заразительно, что смех его подхватили и смеялись просто так, не задумываясь о том, над чем и по какой причине смеются. Смеялись просто за компанию, потому что это весело и приятно. Потому что, как понял Никита, в этом дурдоме многое было принято делать просто за компанию. Из солидарности перед змеиными извивами жизненных напастей.
Инна, измученная и притихшая, уснула на своей изношенной, потрепанной тахте. Уснула после неприятнейших процедур, смертельно усталая, трезвая, с налившимися синими чернилами подглазьями, с измученными венами на руках, потому что в полузабытьи была неспокойна и сбивала иголки капельницы.