День ангела

— К стенке? Ах, да… Нет, Рома. У нас даже нет трибуналов.

— Весьма сожалею, что не смог быть вам полезен, мэм. Готов понести наказание.

Она в задумчивости прикусила губку.

— Ладно. Придётся исключить твоё участие в подобных случаях. Пусть папа решает.

Ирочка встаёт, потягивается, и вдруг прыгает мне на колени. Сияющие глаза рядом.

— Ты здорово осложнил мне работу, но знаешь — я почему-то довольна.

Долгий, тягучий поцелуй.

— Нет, какая я всё-таки счастливая. Найти такой алмаз на дикой планете!

— Ну ещё бы. Между прочим, во мне почти четыреста тысяч каратов!

И мы валимся от хохота.

* * *

— Ты как хочешь, а мне надо размяться. Иначе я не усну. Слишком много всего. Полетели?

— Ты же только что помылась, даже волосы не до конца просохли. Простудишься!

— Кто, я? Биоморфы не простывают от такого пустяка, к тому же на мне термокостюм.

Ирочка стоит у балконной двери, одетая в серо-зелёный термокостюм, поправляя на себе металлически блестящий зелёный пояс, похожий на пулемётную ленту. Вылитая Анка-пулемётчица.

«Мне не нравится твоё сравнение, Рома. Я знаю, что такое пулемёт — примитивное дикарское оружие, предназначенное для массового убийства людей. Пулемётчица — оператор этого оружия. Что во мне общего с ней?»

«Ну виноват, опять не то ляпнул. Между прочим, кто-то обещал заниматься со мной, чтобы я поумнел. Не вижу результатов. Что ты можешь сказать в своё оправдание?»

Ирочка рассмеялась так, что аж присела.

— Ну ты и наха-ал!.. Ладно, урок первый. Одевайся!

Она бросает мне свёрток, я ловлю его на лету. Мой термокостюм.

Второй бросок. Я ловлю на лету зелёную змею пулемётной ленты. Мой транспортный пояс.

Ирочка натягивает на голову капюшон.

— Значит, так. Поймаешь меня, я буду танцевать для тебя на шпильках. Танец живота. Нет, больше — изображу для тебя на столе женщину-змею. И вообще, ты всю ночь будешь делать со мной всё, что захочешь.

— Здорово. А если не поймаю?

Она берёт меня за щёки ладошками. В глазах бесится смех.

— Тогда ты будешь делать со мной всё, что захочу я. И попробуй только отлынивать!

* * *

Воздух свистит, обжигая щёки холодом. Март в Москве в сущности месяц зимний, и после захода солнца недобитый мороз выползает из своего убежища, пытаясь восстановить утраченные позиции. Не обморозиться бы!

Передо мной маячит, мечется размытое тепловое пятно. Ирочка специально ослабила уровень маскировки, чтобы я мог её обнаружить в полёте. То же сделал и я — состязание должно быть честным. Но обнаружить её и поймать — две большие разницы. Если не три.

Я стараюсь изо всех сил, преследую её, как зенитная ракета вражеский самолёт, парируя все попытки оторваться или уйти вбок. У меня преимущество в скорости: я гораздо тяжелее Ирочки, а пояс устроен так, что более тяжёлый перемещаемый объект может развить большую скорость, подобно тому, как быстрее падает более тяжёлый парашютист в затяжном прыжке. Что-то вроде поляризации гравитационного поля, или как-то там ещё — нет пока таких точных терминов в земных языках. И невесомость, будто в космическом полёте — ни малейших перегрузок. Только такое дикое управление отнимает немало сил.

Тепловое пятно совсем близко, в десяти шагах. Вот… вот… сейчас! Сейчас по телу пройдёт неприятно — щекочущая волна, когда я пройду сквозь маскирующее поле, и на расстоянии вытянутой руки передо мной возникнет моя ненаглядная, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, желанная. Сработает защита «от дурака» на наших поясах, уравнивая скорости, предотвращая опасное столкновение, и я заключу в объятия свою жертву. Нет, теперь не уйдёшь! Значит, так. Сперва танец живота, да-да, на шпильках, а затем — женщина-змея на столе…

Пятно делает резкий финт, я не успеваю притормозить. Рывок! Нет, бесполезно…

«Не поймал, не поймал! Что, сила есть — ума не надо?»

«При чём тут ум, ты просто легче, и потому маневреннее. Ну, погоди!»

«Даю ещё попытку! Хочешь женщину-змею на столе? Лови!»

Тяжёлая пулемётная лента пояса нагрелась, начинает тихонько жужжать — перегрузка. Мои шансы стремительно тают…

* * *

— Я есть хочу вообще-то!

Ирочка деловито шмонает холодильник. Нет, нет — обыскивает, она же не любит таких слов. Я любуюсь её точными, лёгкими, стремительными движениями. Тонкие руки с длинными чуткими пальцами сноровисто выкладывают на стол сыр, масло в обьёмистой прозрачной маслёнке, фрукты — симпатичную дыньку, крупные яблоки, груши, гроздь бананов. И само собой, виноград. Очень редко наши трапезы обходятся без бананов и винограда.

— Завари какао, пожалуйста. И побольше сливок!

Я включаю электрочайник и плиту. Шмыгаю носом, наблюдая за сервировкой стола. Там ещё была ветчина…

На тарелку мягко плюхается толстый шмат ветчины.

— Ладно, ешь, мой неисправимый хищник. Набирайся сил. Уговор помнишь?

Она приближает свои глаза к моим. Голос глубокий, таинственный.

— Сегодня тебе понадобится вся твоя мощь.

Нет, до чего всё-таки бесстыдными могут быть бывшие ангелочки!

* * *

Я моюсь долго, тщательно. Пропотел, не так это просто — летать.

Дверь ванной неслышно отворяется, и в проёме двери возникает моя Ирочка. Я кожей ощущаю её откровенный, спокойно-рассматривающий взгляд.