День ангела

«Рома, Христа ради… дай ей поплакать. Надо ей! Ну что ты, что ты, внученька…»

Я стою, как памятник самому себе. В натуральную величину.

Да. Да, всё так. Это я виноват… Это из-за меня…

Плач становится тише, выдыхается. Вот уже только всхлипывания.

«Нет, Рома. Твоей вины тут всего ничего. Прости меня, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть. Ты сильно огорчился, да? Сильно, я же вижу»

Тепловое пятно распадается, и я вижу приближающуюся ко мне Ирочку. Она прижимается ко мне. Глаза светятся в темноте.

«Ну вот. Как нехорошо вышло… Всё, Рома, я уже в порядке. Крылья что — проживу как-нибудь. Зато взамен у меня теперь две лишних руки, две лишних ноги, и ещё одна голова»

Да, голова. Пустая…

«Неправда. И хватит себя обзывать, Рома, а то ты скоро и сам поверишь, что дурак. Я никогда не связала бы свою судьбу с дураком. Ты такой же разумный, как и мы, ничуть не меньше. Это главное. А знания, информация — дело наживное»

Я глажу её, ласкаю, и чувствую, как она отмякает. Всё, она уже успокоилась.

А где же дед Иваныч? Тепловое пятно на лавке как-то незаметно исчезло. Ясно. Смылся, утешитель, из деликатности.

* * *

— Папа Уэф, можно спросить, пока вы с мамой Машей не отбыли на заслуженный отдых?

Он вздыхает с огорчённым видом.

— Нет. Ты всё-таки наглец. Я же тебе сказал? Чего лезешь к начальству с разными глупостями?

Я смотрю ему в глаза. Я, конечно, изрядная свинья, да только когда ещё я сюда попаду… Словом, эксплуатирую и злоупотребляю.

— Папа Уэф, тут такое дело…

Я молчу. Прочитает сам. Мне, конечно, следует обратиться к маме Маше, но я почему-то стесняюсь. Ну неловко мне, понимаешь?

Уэф прищуривается.

— Жадная до этого дела?

Я киваю. Мало-мало есть.

Уэф смеётся своим переливчато-серебряным голоском. Вот интересно, со мной он обычно разговаривает уверенно-мужественным баритоном, а смеётся всегда вот этим своим девичьим серебряным смехом. Нет, хоть как — несолидно для его возраста и должности.

— В мать. Она тоже, бывало… Потерпи, Рома. Лет семьдесят, восемьдесят, а там станет полегче, поутихнет, пообвыкнет…

Да мне это нравится, даже очень, только я в последнее время так выматываюсь, а хотелось бы…

— Понятно. И ты, стало быть, временами чувствуешь за собой… хм, неполное служебное соответствие?

Да уж. Папа Уэф, как обычно, берёт быка за рога. Неполное служебное соответствие — в самую точку.

— Не получится, Рома, без Мауны никак. И знаешь, ты прав — нечего откладывать. Я думаю, всё… хм, мероприятие займёт от силы полчаса. Не будем терять времени.

Вот как бы только поделикатней… Я прошу…

В фиолетовых глазах Уэфа прыгают огоньки.

«Какой разговор, Рома. Никто даже не поймёт, о чём шла речь. Милая, можно тебя отвлечь?»

В проёме люка неслышно возникает мама Маша, вопросительно смотрит на нас.

Папа Уэф вдруг издаёт вслух длинную певуче-щебечущую фразу, и я легко улавливаю её смысл.

«Твоему горячо любимому зятю требуется медицинская помощь. Он уже не в состоянии удовлетворять нашу дочь. Ему надо срочно и сильно увеличить потенцию»

И почему я, дурень, не обратился прямо к маме Маше?

* * *

— …Хочешь орешков?

Выходной. У нас выходной, что случается в последнее время нечасто. Настоящий выходной — сегодня ни меня, ни её не вызовет контролёр ситуации, дабы в очередной раз выправить какой-нибудь вывих нашей извращённой злобной реальности, вывести кого-либо из-под удара. Спасти и сохранить. И запустить тем самым очередную цепочку реакции добра. Или не дать ей оборваться.

У меня такие дни в последнее время редкость, а уж у Ирочки тем более — она особый агент, и загружена поболее моего, да и работа куда сложнее, это тебе не съезди-подай-принеси.

Мы завтракаем в постели — моя супруга переняла этот варварский обычай в числе немногих, понравившихся ей на нашей дикой планете. Я полулежу, наслаждаясь покоем и великолепным видом, открытым моему взору. Ирочка сидит по-турецки, как обычно, без малейших признаков одежды, нимало меня не стесняясь. Рядом с диваном стоит низкий столик, уставленный снедью.

— Ты у меня не растолстеешь? Мне не нужна большая и мягкая женщина.

— Кто, я? Ты имеешь дело с биоморфом, мой милый. Кстати… Я тут разбиралась кое с какими документами. Это правда, что у вас идеалом женской фигуры считаются параметры девяносто-шестьдесят-девяносто? Ну, ты понял…

— Правда. Только у меня ощущение, что у тебя и нету шестидесяти.

Ирочка скромно вздыхает.

— Увы. Это так. Еле-еле пятьдесят пять, и то после обеда…

— Так и знал, что твоя мама меня обвесит!

Она звонко хохочет, и я смеюсь вместе с ней.

— Но зато тут и тут вот — строго по девяносто, так что обман не так ужасен.

Я наблюдаю, как моя Ирочка сноровисто, будто белка, щёлкает грецкие орехи: берёт двумя пальчиками — крак! И невозможно представить это, когда её пальчики нежно гладят моё лицо.

— Чем ты удивлён? При формировании биоморфа все полезные биологические функции стараются не просто сохранить, а и по возможности ещё усилить. Я стала ещё сильнее, Рома, чем когда была крылатой — я же теперь гораздо крупнее, и мышечная масса рук и ног больше.

— Ты, наверное, легко справишься со мной?

Она смотрит с недоумением.