День Бахуса

Без лишних слов я остался в хижине рыбака, где почувствовал себя легко и свободно, будто провел там долгую счастливую жизнь. Тяги к путешествиям и приключениям поубавилось, не хотелось никаких долгих встреч с морем Бахуса. Хватало и того, что я поселился на острове окруженный им.

Братом и сестрой сначала жили мы с дочерью рыбака и не спешно вели хозяйство, занимаясь повседневными делами. Когда горе девушки поутихло, мы по её желанию стали жить, как муж и жена. Стало повеселее. Настолько я отвык от женщины за дни скитаний, что сразу почувствовал себя на седьмом небе, когда у меня появилась любимая – domina. Она принесла то, чего мне не хватало. Чуда любви.

Наши дни вместе – чудеснейший сон. Влюбленный в Домину я позабыл, что когда-то был настоящим грассатором (grassator, гуляка) и думал лишь о себе. Домина стала центром моей вселенной. Необыкновенно чуткий человек она своей добротой и вниманием творила невероятные вещи. Приятель, нам всем не хватает доброты и внимания. А какие чудеса ими творятся. Почему же мы забываем об этом? Наверное, не замечаем, что без них мир вертится не в ту сторону.

Когда Домина улыбалась или напевала, казалось, сам начинаешь светиться от счастья. Её трогательное, детское, отношение к жизни сделало меня её верным слугой. Она могла из-за бегущего по небу облака или порхающей бабочки забыть о боли или страхе. Её светлое отношение к жизни, взяло верх надо мной.

Влюбился я крепко. Самозабвенно заботился о каждой мелочи в доме, думая только о том, чтобы остаться с Доминой навсегда. Близость её была дыханием вечности, от которого исходило благоухание мирры. То не могло закончиться никогда. Но… Momento. Sento. Tormento. Как поётся в итальянских песенках. Пролетело всё в одно мгновенье, все чувства приводя в смятенье.

Впрочем, расскажу по порядку. Радуясь тихому домашнему счастью, я перестал вести счет дней. И минуты я не скучал. Кроме того, я излазил весь остров вдоль и поперек. Пологая местность здесь повышалась к середине острова. На склонах, на пути к высшей точке, имелось множество лужаек мелкого клевера, среди которого в изобилии росли душистые цветы и одинокие фруктовые деревца.

Имея возможность глянуть на остров сверху, я установил его форму похожую на человеческое сердце. В округленной части находилась наша хижина, там было больше всего лужаек и солнечного света, и с холма сбегал небольшой чистый ручей. В остроконечной части острова росли старые тенистые деревья, с одной их стороны находилось болото и два озера, там водились перепелки, чирки, султанки и дикие утки, с другой в изобилии рос перечный кустарник, из которого Домина варила тонизирующий напиток чем-то похожий на коньяк. А дальше сплошные заросли спинифексы – густой травы с колючими семенами, которые цепляются за одежду и, прокалывая её, вонзаются в тело.

В центре острова на вершине холма, куда мы любили забираться, из земли торчало множество огромных камней. Обломки полуразрушенных скал, кое-где напоминавшие глыбы железа, носили следы подземного извержения. Но нам они напоминали развалины древнего замка, на останках которого приятно устроить пикник и поболтать, глядя на окружавшее со всех сторон море. Здесь мы не раз признавались друг другу в любви, молчали, глядя на созвездия, наши ладони соприкасались, и мы, преодолевая силу земного притяжения, уносились вверх.

Жизнь никогда еще не казалась мне столь нужной и приятной. Не раз, чувствуя под ногами твердую землю, я благодарил бога за место дарованное мне, за некий spiritum familiarem, домашний дух, витавший всюду. Душевное равновесие и внутренняя сила крепли во мне день ото дня, dies diem docet (день учит день).

Но однажды случилось нечто изменившее наш мир. И начался casus с того, что я нашел утерянный в море жезл Вакха. Возвращаясь по берегу домой, я чуть ли не споткнулся об него. Я-то думал, он пропал в животе у змея, а он лежал под ногами, как новенький, явно радуясь встрече. Конечно, я вспоминал о нем, но он остался частью переваренного прошлого, и потому не вызывал особого волнения.

Обнаружив его, я почувствовал необъяснимое воодушевление. Для меня это был условный мистический знак, предвещавший нечто грандиозное. Целыми днями я пытался разгадать тайные надписи, которыми было покрыто гладкое дерево. Они приводили меня в восторг. Раньше разобрать эти письмена не было никакой возможности, в виду их отсутствия. Да, я не оговорился, прежде жезл был чист. Появление надписей заставило поверить в приближение разгадки тайны тиреуса.

Скоро мне повезло. Если, конечно, уместно говорить о везении. Именно после этого случая всё и покатилось к чертовой бабушке. Как-то пасмурным днем мы и носа не казали из хижины. Домина вязала теплую накидку, а я сидел в кресле у огня, где варилась фасолевая похлебка, и вертел в руках вернувшийся трофей. Я уже знал, что жезл не берет ни сырость, ни огонь, его невозможно сломать и повредить, на нем не оставалось следов от ногтей, зубов или щипцов для колки орехов. Было ясно, что он способен на большее. Но вот на что? Этот вопрос мучил меня, как чесотка.