Задумавшись, я и не заметил, как той частью жезла, где он имел форму сосновой шишки, трижды коснулся груди и лба. Последовавшее видение настолько потрясло сознание, что если не воздержаться от его описания, то есть риск оказаться в роли наглого выдумщика. Ведь мало кто поверит, что волею невзрачного жезла я переместился в пространстве и увидел необычные аберрационные вещи, от которых кругом идет голова и напрочь размывается привычное миропонимание. Это невозможно толком объяснить, это совершенно бессмысленно, как ловить падающий на голову кирпич.
О, яркий, неописуемый мир искусителя душ! Как будто именно для тебя туда припасена дверь, а за ней еще одна и еще, и вдали в открытом окне маячит вечно дурманящий призрак свободы. Источник бодрящей влаги, утоляющая жажду открытий, но стоит оторваться от источника, как нестерпимая жажда обжигает ум и мучает сердце.
Всё произошло настолько быстро, что Домина не успела сотворить и десяти петель в своем вязании. Она подняла глаза, когда вызванная тиреусом сила уже вернула меня назад.
Домина понимающе улыбнулась. Она видела и понимала многое. Честно говоря, половина из того, что она понимала и знала, мне открывалось с долгим некрасивым скрипом. В сравнении с ней я был имбецил. Домину я воспринимал, как высшее совершенное существо, как Великий Лебедь для брахмана.
Отложив жезл, я решил ей ничего не рассказывать. Она бы точно стала уговаривать отказаться от услуг тиреуса, она бы никогда не пустила в мир, где сгинуть проще, чем хмыкнуть. Домина понимала, чем это могло кончиться, и сделала бы всё, чтобы избавиться от жезла. Как я её ни любил, но расстаться с тиреусом было выше моих сил, он нашел во мне слабое место.
С тех пор, как я нашел жезл, отношения с Доминой тускнели, словно серебро в полнолуние. На находку Домина смотрела с опаской, как на спящую гадюку, особенно после того, как я поведал его историю. И если бы теперь она узнала, что я понемногу добиваюсь своего и проникаю в тайну тиреуса, то очень расстроилась. Огорчать Домину и терять тиреус я не хотел.
Боязнь и сомнение мешали повторить увиденное, я догадывался, что сила, с которой так хочется связаться, превосходит сопротивляемость моего сознания. Пряный дух сготовившейся фасолевой похлебки разом выветрил из головы лишние мысли.
«Завтра решу, что делать, – подумал я, – готовый ужин важнее прочего».
Ночью меня запросто, по-соседски, навестил кошмар. Приснилось, что я в храме, где нашел жезл, и не один. Что-то темное и зловещее нацелилось из глубины главного зала. Тщетно я пытался найти выход и смыться наружу. Заплутав в лабиринте коридоров, я попал куда-то глубоко вниз и застрял в душном земляном лазе. Меня уже нагоняли какие-то козлорожие бафометы* со стойкой антипатией на бородатых физиономиях…
Домина осторожно разбудила меня.
– Тебе что-то приснилось, ты так кричал.
– А… Кричал… – спросонья не понял я. – Кто на кого кричал?
– Ты кричал во сне, ругался на.. архитекторов.
– Приснился тот дурацкий храм, где я нашел жезл. Настоящий кошмар. За мной жуткие уроды, прямо вылитые козлы Мендоса. А я застрял в узком проходе.. Надо поменьше есть перед сном. Как думаешь?
Домина нахмурилась. В темноте было видно, как её надбровные дуги собрались в тревожные домики.
– Они злятся на тебя, – серьёзно сказала она.
– Они? Ты про кого?
– Духи, сторожившие храм.
– Духи, сторожившие храм? Что за ерунда, там никого не было.
– Уверен?
– Допустим, не совсем? – признался я. – Тогда почему они позволили взять жезл?
– К подобным вещам имеют отношения разные силы, низшие из них всегда чем-то недовольны, они и забрались в твой сон. Выкинь ты эту палку от греха подальше.
– И откуда вы, девушка, всё знаете? Может, вы магистр изумрудного стола, а не простая дочь рыбака?
– А что, разве ты сомневался, похититель жезлов? Выкинь его, мой тебе хороший совет.
– Никогда.
– Что никогда?
– Никогда не сомневался.
– В чём?
– Что ты у меня самая лучшая.
– А жезл?
– А что жезл, тю, ерунда какая. И не думай о нем больше, выкину. Потом.
Домина не знала главного. Игрой с жезлом я разбудил дремавшие в нём силы, и их запущенный механизм не остановить. Как его выбросить? Проще оторвать и выбросить голову. Я обнял Домину и уснул, чувствуя сквозь сон, как она гладит меня по голове и шепчет нежные слова. Она любила меня, как свое дитя.
Мы проспали, пока солнце не забралось к нам в постель. После завтрака, в течение которого мы весело болтали и, не вспоминая о ночном разговоре, я пошел проводить Домину до родника.
Чудесный солнечный день салютовал яркими красками цветов и ублажал слух трелью птиц, разоравшихся от тепла, как пьяницы перед свадьбой друга. И хотя наш остров не переодевал своего летнего наряда, погода здесь случалась разная. Впрочем, сильных холодов не было никогда.