День Черного Солнцеворота

– Хорошо, я вас понял, – сказал старший жрец и указал на усатого водителя, ожидавшего у ворот, когда за забором разгрузят его повозку. – Подождите немного, он отвезет вас вниз.

Человек поклонился и отошел. Жрец постоял немного, задумчиво глядя на восток, и пошел к маленькой калитке в заборе, шагов в двадцати от ворот, набрал комбинацию из шести цифр, вдавливая металлические кнопки кодового замка. Калитка открылась, старший жрец вошел в замкнутое, прямоугольное пространство большого металлического ящика, закрыл калитку и вдавил кнопку с цифрой три, на панели, расположенной на стене, раздался щелчок, легкое гудение и жрец медленно поехал вниз. Ящик дернулся и остановился, жрец открыл калитку и вышел.

Стены покрывали плиты мягкого песчаника, легко поддающегося резцу. Крылатые люди с ястребиными головами жали ячменное поле. Их согнутые тела навсегда застыли с серпами в руках. Старший жрец остановился у барельефа со жнецами, поклонился им, сложил руки на груди и прочел короткую молитву: “Срезайте народы серпами болезней, войн и голода. Удобряйте их телами почву, а душами преисподнюю земли”.

Жрец пошел дальше, на следующем барельефе, в верхней его части, искусный мастер изобразил высокого кудрявобородого царя, сидящего на престоле. Расторопные слуги привели к нему связанных пленников: мужчин, женщин и детей. В середине барельефа мужчинам отрубали руки и ноги, снимали кожу, детей бросали на копья, женщин закапывали живьем. В нижней части барельефа вороны слетались на сложенные грудами тела. Старший жрец поклонился и произнес: “Жестокий правитель – благо для народа. Он как горькая трава, изгоняет болезнь, как раскаленное железо, прижигает язву, как острый нож, отсекает гниющую плоть. Его тяжелая рука держит крепко и не отпустит”.

Старший жрец прошел дальше. На третьем барельефе великаны руками вырывали высокие деревья, рыли землю и вытаскивали на поверхность уголь, перегораживали реки плотинами, прокладывали дороги, воздвигали мануфактуры, возводили город. Старший жрец поклонился и проговорил: “Природа, созданная невидимым Богом, непредсказуема и опасна. Она, как плохая жена, кричит ураганами, плачет наводнениями, зло смотрит молниями, осуждает дела мужа землетрясениями. Укрощая природу, мы исправляем ошибки невидимого Бога”. Старший жрец поклонился и поправил дымящийся фитилек, висевшей на стене лампады.

Подойдя к четвертому барельефу, старший жрец поклонился солнцу, пронзающему землю лучами. Там, где лучи входили в землю, зарождались золотые жилы. Они растекались в стороны и вглубь земли: “Фундамент крепкого здания, сильные ноги, благополучное завтра, счастливые дни, спокойные ночи, свобода от Бога – золото, дар солнца и земли”.

На пятом барельефе обнаженные мужчины и женщины пили вино, вкушали разнообразные блюда, совокуплялись, считали монеты, дрались, вонзали кинжалы в спины, из их длинных языков вылетали колючки, руки тянули чужое добро. Старший жрец произнес: “Свобода мыслей, слов и поступков, уравнивает нас с обитателями Высших сфер. Небесное и подземное соединяются в человеке, образуя хмельное вино и жизнь проходит приятно и незаметно, как летний сон во фруктовом тенистом саду”.

Перед шестым барельефом старший жрец простерся ниц, затем встал на колени и молча рассматривал изображение бога Мааммона, сидящего в позе безразличного спокойствия. С левой стороны груди, там, где у живого бьется сердце, мастер изобразил камень Ал-Атар. Жрец не произнес ни слова, простерся ниц, встал и открыл узкую желтую дверь справа от изображения бога Мааммона. Цвет двери был искусно подобран под цвет песчаника. За дверью притаилась плотная, душная, непроглядная тьма. Старший жрец, преданно глядя во тьму, произнес: “Камень Ал-Атар похищен подручным Караги котом Наглом. Он клюнул на приманку”.

Тьма улыбнулась.

Гусиная кожа покрыла тело старшего жреца, сердце затрепетало, горло сдавило крепкой петлей.

– Еще несколько дней, владыка неба и земли, и мы увидим тебя во плоти, – сказал старший жрец и простерся ниц.

Глава 5. “Ловушки лабиринта”.

– Через тридцать шагов повернем налево, – сказал Нагл, освещая путь факелом. – Должны успеть.

Вслед за ним, стараясь не отстать, перебирал лапами Мизгирь, на его спине лежало мертвое тело Коросты, обернутое в кокон из паутины.

– Поторопись, Мизгирь! – крикнул Нагл не оборачиваясь. – Сейчас они сомкнутся!

Раздался хруст деревянных шестерен, шуршание кожаных ремней, заскрипели железные валы. Нагл и Мизгирь успели выскочить из бревенчатого коридора, прежде чем стены с шумом сошлись.

– Ничего не прищемил? – спросил Нагл, всматриваясь вперед. – Как думаешь, куда дальше? Однажды лабиринт раздавит меня как комара. Вспомнит тогда хозяйка своего верного слугу, но будет поздно.

Смоляной факел на мгновенье вспыхнул ярче и язычок пламени опалил пыльную паутину, свисавшую с потолка.

– Сложность в том, что лабиринт все время изменяется, – сказал Нагл, – и приобретает самые неожиданные очертания. Здесь вроде бы безопасно…

Они стояли на широкой площадке, свет факела не падал на стену.