День чёрной собаки

Своими воплями Илья несколько смазал финал, который должен был получиться невероятно сладким, а получился просто хорошим. В результате Платон заснул не полностью удовлетворённым, однако утренняя близость вернула ему отличное расположение духа.

– Он видел во сне Розалию.

– И перепугался.

– Странно, да?

– Возможно, она захотела выпить его кровь?

– Опять начинаешь?

– Извини, вырвалось. – Платон вздохнул. – Мы не знаем, что ему снилось. Может, он расскажет, когда проснётся, может, нет. Тогда и будем решать.

– Да, тогда всё станет ясно… – Ада посмотрела любовнику в глаза. – Вы вчера только пили?

– Да.

– Точно?

– Ты же знаешь, что точно, Адька, – с неожиданной для себя серьёзностью ответил Брызгун. – Илья давно перестал принимать, а когда принимал, то не всерьёз, а так, баловался, а я с дури уже лет пять как соскочил. Даже не пыхаю.

– То есть в этом смысле вы были трезвыми?

– Абсолютно.

– Значит, так на нас действует посёлок. Ну и дата, конечно. – Ада провела рукой по груди любовника. – Навевают воспоминания.

– И видения, – тихо добавил Брызгун.

– Что ты имеешь в виду?

Он помолчал, мягко поглаживая округлое плечо женщины, поцеловал его и ответил:

– Вот уже три года мне снится один и тот же сон. Очень странный. Не пугающий, но заставляющий задуматься.

– Сон о том, что было?

– Можно сказать и так.

– Расскажешь?

– Ты действительно хочешь его услышать?

Теперь помолчала она. Потом грустно улыбнулась и ответила:

– Обязательно.

– Тогда слушай… – Брызгун перестал гладить плечо, но руку не убрал, и Ада почувствовала, что она едва заметно дрожит. – Сон всегда одинаков, повторяется во всех деталях и никогда не обрывается – я всегда просматриваю его до конца и за эти годы выучил наизусть. – Платон выдержал короткую паузу. – Сон начинается с того, что я иду по главной улице «Сухарей», я знаю, что осень, но на улице тепло, солнце светит так ярко, что режет глаза до слёз и можно проснуться от пронзительного света.

– Ты знаешь, что это сон?

– Я знаю, что уже видел всё это… Я жмурюсь на солнце, но мне всё равно немного холодно – из-за лёгкого ветра.

– Когда это происходит?

– Мне пятнадцать лет, но это, кажется, не важно. А может, важно – я не знаю, никогда не задумывался. Я иду по главной улице и вижу тебя, справа, ты стоишь у ворот Корчевниковых и разговариваешь с Русликом. Я прохожу мимо. И слышу, как Руслик спрашивает: «Кто это?» А ты отвечаешь: «Да так, пацан какой-то незнакомый».

– Я тебя не узнала?

– Не знаю, но, услышав ответ, я не обижаюсь и не останавливаюсь, иду дальше и вижу слева Илью. Он стоит у поворота на нашу улицу и разговаривает с Русликом. Я прохожу мимо и слышу, как Руслик спрашивает: «Кто это?» А Илья отвечает: «Да так, пацан какой-то незнакомый». Но я не обижаюсь, потому что чувствую, что я – незнакомый пацан. Меня это не смущает. Я иду по улице, подхожу к дому Розалии, прохожу мимо её ворот, делаю следующий шаг… и оказываюсь в лесу, перед калиткой на твой участок. Солнца больше нет, лес тёмный и мрачный, накрапывает дождь, всё как тогда, в ту ночь…

– Но ведь только что был день, – удивилась Ада.

– Мы в моём сне, – напомнил Брызгун.

– Извини.

– Ничего… – Его рука почти перестала дрожать. – Я стою прямо перед калиткой и точно знаю, что вы стоите на полшага позади меня. Ты – справа, Илья – слева. И время… ты ведь знаешь, какое на часах время?

– 02:45…

– Да, оно – 02:45. – Платон едва заметно улыбнулся. – Я протягиваю руку, нажимаю на мокрую ручку… и просыпаюсь.

– Всегда одно и то же? – после паузы уточнила Ада.

– Всегда одно и то же. – Рука снова дрогнула, но только один раз. – А ещё пару дней назад ко мне приходила чёрная собака.

Это сообщение заставило женщину резко приподняться:

– Что?!

Платон догадывался, что Ада среагирует эмоционально, поэтому остался спокоен, и голос его в отличие от руки не дрожал:

– Не хочу вдаваться в подробности, но она приходила.

– У нас не получается это отпустить, – очень тихо сказала Ада.

– Это всегда будет с нами, – очень тихо сказал Платон. – Внутри нас. Потому что это – часть нас. И так будет всегда.

– Это слишком тяжело.

– Я знаю. – Платон приподнялся на локте: – Ты не куришь в спальне?

– Мы не курим в доме, – напомнила Ада.

– Извини. – Он вновь улёгся на подушки и продолжил: – Пятнадцать лет прошло, а воспоминания всё такие же острые.

– Плохо не то, что воспоминания острые, а причина, которая делает их такими острыми, – сказала Ада.

– И в чём ты видишь причину?

– Мы не уверены, что поступили правильно.

– Она убила Руслика, – с необычной для себя жёсткостью ответил Брызгун. – Из-за какой-то поганой собаки убила нашего друга!

– Руслика убила не она, – напомнила Ада.

– Детали не имеют значения, – прежним, очень жёстким и даже злым тоном сказал Платон. – Розалия знала, что его убьют. Знала! И должна была заплатить!

///

Руслан был самым энергичным из них.