Читаем День да ночь полностью

Дрозд ждал что его просить станут. Прикидывал, как соберутся вокруг него солдаты и с уважением станут слушать. Писарь при штабе полка - фигура. Для всех фигура, даже для офицеров. А для солдат - тем более. Приказы через него проходят, и присвоение званий, и наградные листы... Так бы все это и произошло, если бы не этот ненормальный Опарин со своим автоматом. "Я тебя предупредил! Я тебя предупредил!.." А кто он такой, чтобы предупреждать!? Не на такого нарвался. Будет бой, он им всем покажет. И нечего смеяться. Потребуется, так он и с гранатой на танк пойдет. А потом напомнит Опарину про ромбик, который тот велел спороть. Тогда Опарин поймет, с кем он имеет дело. Уже, кажется, начал понимать. Дрозд даже глазки прищурил, чтобы не выдать своего торжества. Как же, вежливым стал Опарин. Просит.

Но с рассказом Дрозд спешить не стал. Подождут... Он неторопливо собрал свое имущество, часть рассовал по карманам, остальное сложил в вещмешок. Подумал, как бы еще потянуть время, и не нашел ничего лучшего, чем закурить.

Вскрыл пачку "Беломора", вынул папиросу и щелкнул зажигалкой. Хотел небрежно, как это делает начальник штаба капитан Крылов, выпустить дым через ноздри, а потом колечко сотворить. Шикарно у капитана получалось. Неумело держа папиросу двумя пальцами, Дрозд затянулся, и на этом его показательное курение кончилось. От первой затяжки задохнулся, раскашлялся с надрывом и хрипом. Лицо покраснело, на глазах выступили слезы, нос отсырел. Когда легкие очистились, Дрозд несколько раз глубоко вдохнул, вытер слезы и под неодобрительным взглядом Афонина высморкался в свой белый носовой платочек с голубой каемкой.

Солдаты ждали, и тянуть дальше было нельзя. Дрозд посмотрел на Бакурского и сразу отвел глаза. Все время он чувствовал, что Бакурский рядом. Все время тянуло посмотреть на обожженное лицо. Но смотреть на него Дрозд не мог.

- Чего резину тянешь? Рассказывай, куда кухню дели? - подстегнул Опарин.

- Какую кухню? - не понял Дрозд. Он, как представитель штаба, хотел выдать сведения про оперативную обстановку. А Опарин про какую-то кухню?

- Обыкновенную, в которой кашу варят! Какую же еще? Два дня на сухарях и консервах сидели. А сегодня, вообще, жрать нечего. Что они там думают?

- Что с кухней я не знаю... - не нашелся Дрозд. Слишком неожиданным был для него вопрос. В штабе в эти дни, вроде, без кухни обходились. Но ничего, все были сыты.

- Ну и кино! - Возмутился Опарин. - Чувствуешь, Афоня? Мы его как родного приняли... - Он глянул на нахально торчащий чубчик Дрозда, решил, что не совсем точен, и ради справедливости поправился: - Проверили, конечно, вначале. По-другому нельзя - война. Мало ли кто здесь шляться может. Но потом - как родного. А он скрывает, где кухня. Это что, военная тайна?

- Ей-богу, не знаю где! - Дрозд и вправду почувствовал себя виноватым. Мог бы узнать, где эта чертова кухня. Так не догадался. И консервов мог захватить, хоть полный вещмешок. Чего-чего, а этого добра в штабе было навалом. Тоже не подумал. Но он не знал, что здесь сухари кончились.

- Не знаешь... А говоришь, что служишь писарем при штабе. Что же ты знаешь?

- Я хотел про оперативную обстановку сообщить.

Дрозд и подумать не мог, что прежде всего здесь захотят узнать, где кухня. А самое главное - "Оперативная обстановка" - стояла у них где-то чуть ли не на последнем месте, и интересовала гораздо меньше, чем каша. Дрозду это было непонятно. Наверно потому, что позавтракал он плотно, а время обеда еще не подошло.

- Оперативная обстановка такая, что жрать нечего, - безнадежно объявил Опарин. - Ладно, давай сообщай.

"Так-то лучше", - подумал Дрозд. Он ведь знает такое... Он им сейчас такое выложит, что они сразу поймут, с кем имеют дело.

- Стратегическая обстановка складывается сложно, - начал он, поглядывая то на Афонина, то на Опарина. На Бакурского старался не смотреть. - Донаступались. В полку восемь орудий осталось. И всего семь боевых машин. Снарядов по полсотни на пушку.

- У нас двадцать пять, - уточнил Опарин.

- У танкистов не лучше, - не обратил внимания на реплику Опарина Дрозд. - И с танками, и с горючим, и с боеприпасами. А фрицы зацепились. По данным разведки, сейчас собирают силы, чтобы ударить. Как раз на нашем участке. Готовят контрнаступление. Резерва у корпуса нет. Весь израсходовали. Сегодня утром Бате из штаба корпуса позвонили. Обещали боеприпасы подбросить и приказали, чтобы ни шага назад. Обещали, что скоро армейские резервы подойдут. А что он может сделать, если в батареях и половины состава нет? Он так и сказал. А ему тоже сказали! - Дрозд хохотнул. - Так сказали, что он потом минут пять по штабу бегал, мышей ловил. Умора... Побегал, пошумел, потом весь штаб подчистил. Всех к орудиям. И дал команду, чтобы держались. Сегодня ни шага назад. А завтра вечером резервы должны подойти, тогда отведут полк на отдых и для пополнения. Вот такая обстановочка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии