День Дьявола

Мы мчались вперед, ведомые Лурдес. Я удивлялся ее энергии. Зря я боялся, что у нее не хватит сил на такой длительный забег. Я сам едва успевал за ней. Она почти растеряла остатки своего рваного платья, только на бедрах ее еще болталось что-то вроде короткой юбки. Она была похожа на амазонку, полную яростного огня и желания убить врага. Длинные босые ноги ее мелькали в призрачном свете далеких фонарей. Временами она оборачивалась, подбадривала нас криками, и глаза ее светились желтыми кошачьими огнями. Сейчас пришел ее черед стать вожаком нашей стаи.

Цзян бежала рядом со мной. Она держала меня за руку и никак не хотела отпускать ее. Я уже говорил, что из-за нас с Лурдес она осталась без джинсов. Теперь на ней были только трусики, некогда белого цвета, и розовая обтягивающая маечка-топ. Темные кружки сосков проглядывали сквозь мокрую ткань, и упругие грудки идеальной формы подпрыгивали при каждом шаге. Капли пота блестели на голом животе. Анютка выглядела так соблазнительно, что мне хотелось немедленно остановиться, и прижаться к ней, и сказать ей, что я согласен – да, мы будем жить втроем – я, ты, и Лурдес, и черт с ними, со всеми моральными устоями, потому что я не могу жить без вас обеих… Цзян бежала без труда, она дышала ровно, и только сильные мышцы перекатывались под смуглой кожей ее стройных ног. И все-таки я чувствовал, что что-то не так. Она совсем не думала о Дьяволе, она просто забыла о нем. Она думала обо мне. Призыв ее нерастраченной любви передавался через ее руку моему телу и заставлял кружиться мою голову. Она думала только обо мне. Она хотела меня, и немедленно. Она не боялась собственной смерти, но боялась, что могу погибнуть я, и она так никогда и не узнает терпкого и сладкого вкуса нашей любви, мучительной радости слияния наших тел.

Ван бежал сзади нас. Иногда я оглядывался, чтобы убедиться, что он не отстал – все-таки он был пожилым человеком. Весьма пожилым. Выглядел он бодро, но я догадывался, что лет ему было под семьдесят. В таком возрасте люди если и бегают, то маленькими семенящими шажками, утром, с оздоровительными целями. И не с такой скоростью. Старое сердце может не выдержать такого напряжения.

Старичок Ван Вэй действительно бежал мелкими шажками, только он и не думал уставать. По-моему, он даже не вспотел – единственный из всех нас. Лицо его было спокойной и отрешенной маской – темной и морщинистой. Глаза его были полузакрыты. По-моему, он медитировал на бегу. Он был похож на статую мудрого Будды. Казалось, что он не бежит, а просто летит – перемещается в воздухе, поддерживаемый силой познания и просветления.

Демид был поистине неутомим. Он то мчался впереди и о чем-то переговаривался с Лурдес, то притормаживал, отставал, и проверял, все ли в порядке с теми, кто бежит сзади. Он скинул свою майку, и вид его тела поразил меня. Тело настоящего атлета – с эластичными, мощными мышцами, красивое и удивительно пропорциональное. Но не только это потрясло меня. Теперь, с моим обострившимся зрением, я видел, сколько затянувшихся старых рубцов покрывает белую, незагоревшую кожу Демида. Он был весь исполосован, словно когда-то попал в гигантскую мясорубку и чудом выжил. Представляю, сколько пришлось вытерпеть ему в жизни. И, в отличие от нас, на нем не было ни одной свежей царапины. После того, как мы продрались сквозь стену кактусов, все тела наши были покрыты кровоточащими ссадинами. У Демида не было ни одной.

– Они были, ссадины, – шепнул он на бегу, поравнявшись со мной. – Эти чертовы кактусы исцарапали меня, как взбесившиеся кошки когтями. Только все мои царапины уже затянулись. За десять минут, все до одной. Таковы свойства моего организма. Я регенерируюсь, как гидра.

– Кто ты, Демид? – выдохнул я вопрос, мучавший меня. – Ты человек? Или, может быть, ты тоже демон – в обличье человеческом?

– Я человек. – Демид усмехнулся. – Только я особый человек. Таких больше не осталось, к великому моему сожалению.

И умчался вперед огромными прыжками, беззвучно отталкиваясь ногами от деревянной гниющей трухи, покрывающей землю.

Наверное, это волшебный бальзам так действовал на нас. Он давал нам силу, но он же и выявлял те качества, которые определяли наши личности, но были до сих пор неявными, и только теперь вырастали, выпирали из наших душ, подавляя все остальное. Мы становились все совершеннее, и это пугало меня.

Единственный, кто не изменился – Габриэль Феррера. Когда-то он был профессиональным акробатом. За последние годы он подрастерял большую часть своей физической формы. Он много курил. Но и сейчас он был совсем неплох. Тело его вспоминало прежние навыки, ноги двигались ровно, грудь уже перестала хрипеть и работала ровно, как машина. К нему пришло второе дыхание. И все же он отличался от нас. Он был несколько чужеродным элементом в нашем пестром обществе.