День гнева

Без шеи, тяжелый брыластый и с залысинами – Прахов Василий Федорович. Василий Федорович, Василий Федорович… Потеплело, совсем тепло, горячо! Записочка в кармане Курдюмовской куртки: "Позвонить Вас. Фед.". Не этому ли? Звенело уже: этому, этому, этому!

Смирнов зевнул от нервности и, чтобы не смотреть на Василия Федоровича Прахова, стал смотреть на Александра Петровича Воробьева. Тот воспринял этот взгляд как намек и скомандовал:

– Карты в сторону! Александр Иванович торопится!

Видимо, услышав воробьевскую команду, два кожаных богатыря распахнули двери, вкатили в гостиную два сервировочных столика и стремительно расставили на длиннющем египетском комоде все необходимое для обильного а ля фуршета.

Освобожденные сервировочные столики, слегка позванивая колесиками, уехали откуда приехали, и Воробьев возгласил:

– С устатку, для удовольствия, на посошок – прошу.

Хряпнули. Четверо с устатку и для удовольствия, пятый – на посошок, а шестой не пил – ему еще баранку крутить. Закусили быстро и хряпнули по второй. Выпив, Смирнов виновато глянул на непьющего Сырцова и, наливая себе третью, последнюю, оповестил всех:

– Ну, нам пора.

Пользуясь благовидным предлогом – спешным отъездом столь милых людей, четверо также налили себе по третьей. Все пятеро подняли рюмки до уровня глаз, молча покивали друг другу и, как и следовало ожидать, выпили до дна.

Александр Петрович Воробьев провожал их. Втроем вышли на крыльцо. Смирнов глубоко вдохнул в себя целебный загородный воздух, оглядел окрестности и предложил Сырцову:

– Ты иди мотор разогревай, Жора, а я через пару минут к машине подойду.

Сырцов ушел. Глядя в его кожаную спину, Смирнов спросил:

– Опасаться знаешь кого, Саша?

– Знаю, – уверенно заявил Воробьев. – Душегубов.

– Ну, тогда как знаешь, – поняв, что Воробьев не откроется, решил не продолжать разговор Смирнов. – Завтра я, как штык, в восемь тридцать у Коляши. Что же, спасибо тебе, Александр, и до свидания…

Молчали до кардиологического санатория "Подлипки". Прибавив скорости после разворота, Сырцов спросил:

– Василий Федорович с двух концов зацеплен? Так?

– Так, Жора, так. – Смирнов сделал сладострастные потягушеньки, напряженными мышцам бедра ощутил присутствие в кармане брюк портсигара и, вытащив его, пристроил беломорину в угол рта. – Лет через десять хорошим сыскарем станешь. Глаз есть!

– Я и сейчас неплох, – обиженно возразил Сырцов.

– Сейчас ты неплох, а через десять лет будешь хорош.

Не хотел открываться Смирнов, твердо решив задействовать Сырцова на локале. Дело, понятно, хозяйское, а, его, Сырцовское, дело безусловно телячье. Сырцов обиделся до Остоженки.

У Спиридоновского дома из "Нивы" перелез в "семерку" и уже в отвинченное автомобильное оконце потребовал от Смирнова инструкций:

– Что у меня завтра?

– Отдохни как следует – опять же вот сюда. – Смирнов пальцем указал место, где завтра, а точнее – сегодня утром должна находиться "семерка" с водителем. – Оговорим твое задание на свежую голову.

Сырцов, позабыв попрощаться, рванул с места, а Смирнов, войдя в подъезд, гулко застучал палкой по плиточному полу. Он открывал вторые двери, когда за его спиной робко поздоровались:

– Здравствуйте, Александр Иванович!

Смирнов недолго постоял, не оборачиваясь, – ждал, когда испуг и бледность уйдут с лица, потом повернул голову. В углу подъезда существовала плохо просматриваемая человеческая фигура.

– Здорово, коль не шутишь, – медленно произнес Смирнов.

Фигура выдвинулась на противный свет вестибюльных неоновых палок и, старательно показав себя, назвалась просительно:

– Я – Демидов из МУРа. Не помните, Александр Иванович?

– Помнить-то помню. – Смирнов переложил палку из правой руки в левую. – Помню, что ты меня года два тому назад "Живым воплощением" обозвал. Помню, помню. Только ты зачем меня так пугаешь?

– Я не пугаю, я не хотел пугать. Я просто спрятался, чтобы Жора меня не увидел. Мне необходимо с вами один на один поговорить, Александр Иванович.

– Говори, – предложил Смирнов.

– Стоя неловко как-то. Пойдемте во двор, если можно. На скамейку сядем.

– Сядем на скамейку. Сядем на скамью… – бормотал про себя Смирнов, без словесного согласия направившись во двор. – Все со временем сядем…

Демидов, напугав, стряхнул с него дневные заботы, и он увидел ночь, московскую ночь. И переулок круто бежавший к Остоженке и на небо. И небо без звезд, тьмой павшее на разнокалиберные переулочные дома. И желтоглазые дома – одноглазые, трехглазые, пятиглазые – смотревшие этими глазами на него, родного…

Демидов молча сидел рядом, не шевелясь, беззвучно дыша, – проникся Смирновским настроением. Заметив, наконец, что Смирнов пошевелился, откашлялся и просительно спросил:

– Можно начинать, Александр Иванович?

– Если хочешь, начинай…

– Странные вещи происходят у нас в конторе и рядом, – решительно начал Демидов, но Смирнов задумчиво перебил:

– А можно так говорить: "вещи происходят"?

– А как же иначе? – удивился Демидов и продолжил: – Очень странные. И крепко связанные с КГБ.

– Ты зачем мне служебные секреты раскрываешь? – лениво поинтересовался Смирнов.