День гнева

— Вы были задержаны при участии в культовом ритуале коммунистической секты «Алая Заря». Они обвиняются в антиимперской деятельности, отрицании Бога и сепаратной деятельности. Поверьте, их всех ждёт смертная казнь за организацию антигосударственного сообщества с признаки сектантской общины, — сухо произнёс Конвунгар. — Что же вы там делали и как попали? Вы, гражданин Рейха, бежавший с севера, из странного государства, присягаете на верность сектантам, но зачем?

— У меня не было симпатий к тем уродам, что называли себя «просвещёнными», — озлобленно ответил Маритон. — Поверьте, я сыт утопическими идеалами и безбожным обществом. Я никому не присягал, можете спросить солдат, которые застали меня, когда я… проредил ряды их.

— Но ведь вы же пошли туда, чтобы преклонить колено перед лживыми идеями коммунизма и даже собирались казнить ту девушку, произвести страшный кровавый ритуал, чтобы стать полноправным членом секты?

— Нет… нет, нет! — отрицание парня разошлось гулким эхом. — Я не собирался становиться членом культа. И тем более пачкать руки кровью. Я, как пересёк границу, верен только Рейху… и Господу, — и, выдержав паузу, Маритон перешёл на вопрос. — Кстати, а что будет с той девушкой?

— Скорее всего, её то же казнят, так как она принимала участие в культе, пускай затем и отвергла его идеалы. Таков закон и не каждый может пойти против него.

— Но она сама стала его жертвой. Нельзя же человека обвинять за отказ от безумия. Уважаемый… Конвунгар, я прошу вас, оставьте её. Поверьте, она куда лучше тех тварей, что собирали проливать её кровь.

— Что ж, — грубый, но величественный голос Аурона разнёсся по всему залу эхом. — Я знаю об этом, нам уже доложили о том, как вы поступили с теми безумцами, что вознамерились пустить кровь беззащитному существу. Поэтому вы и были сюда приглашены, Маритон из Варси, за своё благородство и происхождение. Я хочу вам предложить вам послужить на благо Рейха и его народа и тогда я отпущу пленницу, ибо долг её будет выплачен вашей кровью и исполнением приказов посланника Его на земле. Я полагаю, вы будите рады поступить на службу Императору.

«Что ж, а говорят, чудес не бывает» — проговорил в мыслях Маритон, понимая, что его самое сокровенное желание сбылось. Лелея мечту о том, чтобы взять оружие и схватится с ненавистным врагом в окопах и на бесчисленных полях сражений, по чьей-то неведомой воле он, возможно, станет одним из тех, кто похоронит Инфоромократию на более высоком уровне. И мысли о спасении миловидной дамы, что должны были выпотрошить часами ранее отошли на второй план перед мотивом личной мести… мести не отдельным лицам, а всей системе, которой в сознании мужчины был дан один приговор — разрушить всё под чистую.

— Вы же собираетесь выступить против Информократии? — с надеждой вопрошает Маритон.

— Да. И нам нужен человек, сведущий в особенностях державы той страны. В её технологическом обеспечении и силах, дабы, переняв его сведения, мы могли наши войска организовать так, чтобы максимально эффективно сокрушить оплот информационной ереси и мракобесия. И сложат они оружие, если им предложить?

— Они? И сложат ли оружие? Нет, такого и быть не может… те гниды готовы биться за свои мелкие и ничтожные идейки о новом мире до смерти. — С явной неприязнью ответил Маритон, сменив радость на маску отвращения.

— Что ж, если не хотят сложить оружие, «господина-фон-смерть» приведём мы к ним, — с бравадой произнёс Аурон и приметил, уловил воинским чутьём чувство жуткой ненависти и призрения, исходящей от Маритона к врагу. — Скажите, а почему вы бежали из державы, провозглашающей себя оплотом технологичности и комфорта?

На губах Маритона показалась кривая улыбка, показавшая все глубины безумия, в которое он скатывается.

— Почему? «Край, где каждому найдётся место» вроде бы хорошие слова о утопическом обществе, но если бы знали, господин мой, какая зловещая суть за ними кроется. Поверьте, такая система, античеловеческая и безумная, не имеет права на существование.

— Я ощущаю у вас иной мотив, — проникновенно заговорил Конвунгар. — Вы жаждите падения не во имя будущего мира. Нет, вас гложет иная боль. Вы жаждете мести, но вот за что?

То ли боль, то ли безумие перекосило кривые губы мужчины, вырисовавшие на лице странную неестественную ухмылку феерического сумасшествия или же страданий, и его подавленная речь выдала смысл злобы:

— Думаю, у многих найдётся повод ненавидеть систему, которая лишает вас самого дорого. Сегодня, я иду на службу Канцлеру ваш… нашему, и Рейху, чтобы дать бой во имя потерянного своего будущего. Удел мира и людей в ваших руках, господа и в Его воле, но не в силах одного человека. Я же хочу спросить со всего государства за одного человека. Пускай не жажда справедливости, не надежды на грядущий мир и даже не вера в идеалы Рейха мне даёт повод для сражения, но честь мне велит встать на такой путь.