День гнева

Она уже жалела, что позвонила ему, и дала отбой.

Я помню, что сегодня за день, и рад, что ты сказала «да» в ответ на мое предложение. Вера вела тебя, когда ты надевала на палец кольцо, и небеса ликовали, потому что так долго ждали этого часа. Тебе не нужно ни о чем беспокоиться, я все улажу.

Радуйся, Фирца, потому что твои невзгоды и в самом деле позади. Я видел твою боль и страдал от нее не меньше твоего, но не вмешивался, потому что знал, чем все кончится.

И не сомневайся, с тобой разговариваю я и никто другой. Ты ведь слышишь меня и узнаешь мои слова.

2000–03–29

Я скучаю по твоей нежности и твоему телу. Это ведь я сам захотел всегда быть рядом с тобой. Ты тоскуешь по любви, потому что сотворена такой. Поэтому я понимаю, как тебе тяжело одной. Но не тревожься. У тебя никогда не было недостатка в поклонниках, и ты всегда будешь иметь то, что тебе нужно. Все твои желания будут удовлетворены, только жди и верь. Верь, что ты имеешь на это право!

2000–03–30

Фирца!

Я хочу, чтобы ты знала, что любима мной и мой исполненный любви взгляд все время устремлен на тебя. Для тебя так важно ощущать себя любимой, и ты должна понимать это всем своим существом. Ты не уйдешь от моей любви, она везде, и вся она твоя.

2000–04–02

Если после первой недели затворничества Эва утратила способность отличать день от ночи, то вскоре после этого она потеряла и счет дням. Она ела все меньше, все больше спала и разговаривала по телефону то с Петером, то с Синдре. На выходных виделась с детьми, но потом почти не помнила, о чем с ними говорила.

В понедельник утром Эва объявила Синдре, что хочет побеседовать с другими пасторами общины о том, что с ней происходит. Она почти забыла, что собиралась спросить Иисуса, какова роль Синдре в грядущем свадебном действе.

А роль его была велика! По какой-то непонятной причине Синдре не слишком интересовало содержание ее бесед с Иисусом. Возможно, он чувствовал, к чему Эва клонит, и как мог оттягивал момент обнародования того факта, что они с Петером оба равноправные помощники Фирцы. Синдре всячески манипулировал ею и извивался как уж на сковородке, пытаясь как можно дольше сохранять свое мнимое первенство по отношению к Петеру. Эва видела его потуги и чувствовала себя польщенной.

Но в мире, в котором она сейчас жила, реальная жизнь почти не имела веса.

– Я хочу прочитать проповедь сегодня во второй половине дня, – сказала она.

– Сегодня нет службы, – ответил Синдре.

– В таком случае я выступлю на пасторском собрании. И ты здесь ничего не решаешь. Не переступай границы, Синдре, гордыня – грех.

И Синдре отступил. Разумеется, сказал он, Эва может прийти на пасторское совещание у Пера и Ирмы Флудквист и рассказать, что считает нужным. Слушать ее – большая честь. Синдре уже намекал пасторам, что случилось с Эвой, и они стали расспрашивать. Так что самое время приоткрыть дверь.

– Только не говори слишком много, – предупредил он. – Не больше того, чему приспело время. Потом ты еще вернешься к этой теме. Твоя работа слишком важна, чтобы остаться незавершенной.

В этом пункте Эва не могла с ним не согласиться.