День и ночь, 2009 № 04

Ира Зильбергерц учится не так чтобы очень хорошо. Средне. Так же, как и Нина. На четыре и пять. Тихая воспитанная девочка из хорошей семьи. Ей в голову не придёт нарочно падать и симулировать ужасный ушиб или даже перелом. Она не какая-нибудь босота, как пренебрежительно называют бабушки людей, не дотягивающих до их круга. Правда, не всегда понятно, по каким признакам бабушки узнают про босоту.

К босоте относилась, в частности, молодая пара из углового дома. Они вечно сидели на балконе за пузатой чугунной оградкой и смотрели на улицу. Рядом сидела огромная овчарка и дышала, высунув розовый язык. А больше ни у кого собак не было. У некоторых — кошки, и то редко. Из всего класса только у Иры Народецкой, самой красивой девочки.

Народецкая с ними гуляла редко. Не потому что красивая, а потому что жила далеко — на Верхнем Валу. Её мама не отпускала.

Девочки потоптались у входа в фуникулёр.

— Мне пора, — наконец сказала Ира Зельман.

Её дом стоял напротив, у речного вокзала. Только дорогу перейти.

— Давайте до угла дойдём, — попросила Нина, решив использовать последний шанс.

Ирам в её плане была отведена важная роль. Им предстояло бежать за тётей Тамарой. Рассказывать, что Нина упала и не может идти. Поэтому падать надо было не прямо здесь, а поближе к тёти-Тамариному дому, чтобы ей далеко не бегать. Уже и место было заранее присмотрено: у водосточной трубы, там, где наросла ледяная нашлёпка. Они уже несколько раз проходили мимо, гуляя туда-сюда, но Нина никак не могла решиться. Теперь немного отстала и уселась под трубой.

— Ой! Ой-ой-ой! Иры обернулись.

— Ой-ой-ой! Идти не могу. Ой, как больно! Нина схватилась за ногу и убедительно причитала. Иры испуганно молчали. Прохожие останавливались и советовали вызвать «Скорую», даже предлагали двухкопеечные монеты — благо, что будка телефона-автомата стояла недалеко. Но «Скорая» на улице в план не входила. Ещё увезут в больницу, а там посмотрят внимательно и наругают.

— Не надо «Скорую». Тут тётя Тамара живёт. Надо её позвать, — распорядилась Нина. — Ты, Ира, иди вон туда, под арку. Во дворе подъезд налево. Второй этаж и дверь прямо. А Ира пусть со мной побудет.

Ира Зильбергерц отправилась за тётей Тамарой. Ира Зельман осталась охранять подружку. И тут Нина вспомнила, что на ней новое пальто — то самое, забракованное тётей Тамарой. И она, чего доброго, обидится, что с её хорошим вкусом не посчитались. Теперь может возникнуть конфликт на этой почве. Причём скрытый. Тётя Тамара будет дуться, а тётя Оля думать, с чего это она сердится. Эх, надо было старое пальто надеть. Или прицелиться под домом тёти Миры.

— Ниночка! Что с тобой? Боже! Ребёнок упал! Ребёнок сломал ногу!

Тётя Тамара заломила в отчаянии руки. От её криков почему-то заболела заранее намеченная левая нога. Нина всё хорошо продумала: на правую удобнее опираться, а хромать — левой.

— Ты можешь встать?

— Не знаю… Надо попробовать… — умирающим голосом сказала Нина.

Общими усилиями её поставили как журавля. Нина осторожно попробовала наступить на «больную» ногу и, ойкая вполне натурально, попрыгала, повиснув между тётей Тамарой и Ирой Зельман.

Прыгать пришлось далековато. Булыжники под аркой и во дворе оказались скользкими и неровными. Кое-как доскакали до второго этажа и ввалились в прихожую.

В рамочке на стене загадочно улыбалась знакомая с детства «Незнакомка». Под ней волновались тёти-Тамарины родители.

— Боже! Ребьёнок совсем не может ходить! Мне будет плохо с сердцем! — простонала Берта Рафаиловна, милая, уютная, чистенькая старушка с белоснежными гофрированными волосами и кукольно-розовыми щёчками.

— Она мне будет рассказывать за её сердце! Какое может быть сердце, когда у ребьенка сломана нога, а? У меня уже давление от этой ноги! — от-кликнулся Исаак Пиневич, аккуратный седой старичок, тот самый, которого Валерик умудрился в прошлый раз назвать «дедушка Ишак».

— Папа! Тебе нельзя волноваться!

— И что? Когда ребьёнок весь искалечен, я должен танцевать от счастья?

— О-о-о… Умираю… Воды… — простонала Берта Рафаиловна, опускаясь на стул.

— Ну, мы пошли. Нас родители заругают, — сказали Иры.

— Я, наверное, завтра в школу не пойду, — напомнила Нина, чтобы они не забыли предупредить про уважительную причину.

Тётя Тамара накручивала диск телефона, вызывала «Скорую». Металась из кухни в комнату то с водой, то с лекарствами. Когда врач с чемоданчиком позвонила в дверь, в квартире сильно пахло сердечными каплями.

Берта Рафаиловна и Исаак Пиневич лежали рядышком на тахте, укрытые до подбородков клетчатым пледом. Врач поставила на тумбочку длинную чёрную коробочку и раскрыла её. Внутри оказалась шкала с цифрами, возле которых прыгал ртутный столбик, пока врач накачивала резиновую грушу. Она послушала в трубочку сначала Берту Рафаиловну, потом Исаака Пиневича. Подержала их за руки, шевеля губами. Дала какие-то таблетки, велела соблюдать полный покой и ушла.

Нина сидела в кухне на табуретке, расстегнув новое пальто.

— Про ногу твою забыли, — спохватилась тётя Тамара.