Если вседержитель вырвал повелителя из лап черной смерти, позволил ему с такой легкостью взять эту крепость и остудил его гнев, если он в день беспримерного торжества облегчил и утолил боли скопца Энвера, стало быть, предсказания дворцового астролога, этого хлипкого старикашки с трясущейся головой - пустой вздор. Глубокой ночью, после последнего военного совета перед приступом этот старый шакал спросил дозволения явиться пред очи повелителя и настоятельно просил повернуть войско в обратном направлении, ибо, сказал этот незадачливый звездочет, расположение звезд неблагоприятно и предвещает бедствие.
Не будь он так стар, с такой жалко трясущейся головой, повелитель самолично отхватил бы ему эту глупую голову, но он сжалился над астрологом и только раза два дернул его в гневе за редкую бороденку, да так, что у того с подбородка закапала кровь. Старый лис заплакал беззвучно, по ввалившимся щекам потекли слезы, и зрелище это так потешило государя, что он долго и от души смеялся, держась руками за живот. Вспомнив сейчас это, скопец Энвер улыбнулся умиленно. Крики дорвавшихся до добычи воинов и их жертв, стоны раненых и добиваемых доносились и сюда, где он полеживал и покуривал свой кальян, но толстые стены дворца приглушали их и превращали в эхо, которое доносится из глубокого колодца.
Скопец отроду был привычен к послепобедным кликам, от которых содрогались земля и небо, это был естественный для него шум, как было естественно солнце, всходившее каждый божий день, и воздух, которым он дышал, и лицезрение повелителя, без которого он не мыслил, да и не желал себе жизни. Единственное, к чему никак не мог привыкнуть скопец Энвер, это нестерпимые боли, которые всевышний посылает последние два года, из-за этих болей он, ложась спать, клал рядом с подушкой маленькую серебряную шкатулку и длинную трубку кальяна, как мать укладывает ребенка, и засыпал, держа руку на спасительной трубке.
Он протянул руку, взял кальян в толстые губы и. сделал долгую затяжку, должно быть, последнюю до самого вечера, потому что боли утихли, свет вернулся глазам, и сердце бьется ровнее, не скачет и не проваливается; как до того. Слава дающему день!...
Если скопец Энвер не полечится и не одолеет свой недуг, то не сможет вечером присутствовать при торжественной казни.
Сегодня вечером, на закате, пред светлыми очами государя и на виду у всего народа казнят великого поэта этой страны, чтобы отдать его голову в виде вознаграждения двум его собратьям-поэтам, которые ради этого темной ночью тайно бежали из крепости и предали ее чужеземному завоевателю. Государь давно дал согласие на эту казнь, а он своих решений не отменяет. И два этих поэта, что пренебрегли драгоценностями мира ради головы своего собрата, сидят сейчас в одном из дворцовых покоев и в предвкушении своего торжества забавляются игрою в кости. По милости вседержителя сегодня все, кто более двух месяцев терпел и холод, и голод, укусы змей и комаров, кто прошел безводные степи и непроходимые леса, кто терпел тысяча одну напасть боевой походной жизни, все-все, от сарбаза до векила и визиря, достигли вожделенной цели, поэтому повелитель снял сегодня все запреты вплоть до следующего похода, ибо в этот день ни у одной твари в душе не должно быть разочарования, но одна лишь радость победы и вера в него, в их мудрого повелителя.
И два этих придворных поэта достигли своей цели и радуются скорому исполнению ее. Скопец Энвер слышит, как в соседнем покое они кидают кости и злословят об обреченном собрате.
Едва боли, терзавшие скопца Энвера, с помощью индийского опиума утихли и сошли на нет и дряблое тело его стало легким, как у птицы, как его призвали пред светлые очи повелителя.
- По какому делу, парень? - спросил скопец верзилу-караульного со щитом и копьем, который принес приказ.
- Государь собирает совет, - ответил караульный.
Скопец Энвер поднялся со своего ложа, повернулся лицом к Кыбле и свершил салават, после чего еще раз возблагодарил всевышнего за прекращение болей и хорошее самочувствие и спросил у верзилы-караульного, который ждал дозволения уйти:
- Что тебе из добычи досталось, малый?
- Сто золотых монет и одна вдовушка, - с готовностью отвечал караульный.
- И это все? - Скопец Энвер засмеялся, и его жирный живот заколыхался.
- Мне и этого довольно, господин! Пошли всевышний долгие годы милостивому государю.
- Молодец, юноша, молодец!..