День, когда я научился жить

«Благодарю вас, Тиффани. Это был наш специальный корреспондент на ферме близ Денвера, штат Колорадо. Далее, как всегда, обзор новостей: на прямой линии из Дохи, столицы Катара, Джереми Стенсон. Джереми, представители ста девяноста стран собрались, чтобы обсудить глобальное потепление. В конечном итоге была принята резолюция?»

«Здравствуйте, Дэн. Официальный представитель только что вышел с пресс-конференции. Делегаты всех стран заслушали отчеты экспертов здесь, в Дохе. Почти все ученые пришли к сходным выводам: в лучшем случае можно говорить о потеплении минимум на четыре градуса по Цельсию, считая от настоящего момента и до конца века. Четыре градуса, Дэн, кажутся нам такой малостью, ведь мы горожане и любим тепло, но, как напомнили ученые из французской делегации, в прошлом известна эпоха, когда глобальная температура была на четыре градуса ниже, чем сейчас. Подумать только, Дэн, ведь речь идет о ледниковом периоде… Да, вы совершенно верно меня поняли. Четыре градуса – на самом деле огромная цифра в масштабах планеты. Ученые предсказали, что к концу века эти лишние четыре градуса по шкале Цельсия полностью растопят альпийские ледники в Европе, а это означает, что в долине Роны, одной из крупных французских рек, не останется ни капли воды и Прованс превратится в пустыню. Этот образ, кажется, способен поразить умы, однако, Дэн, конгресс так и не пришел ни к какому решению. Руководители государств всего лишь решили собраться еще раз через два года в Париже, чтобы обсудить возможные размеры и…»

Джонатан выключил радио и уселся в ротанговое кресло возле открытого окна спальни на втором этаже дома. Он посмотрел на океан и глубоко втянул в себя воздух. Ищи в себе, сказала Марджи. Не так-то это легко – найти счастье внутри себя, когда весь мир завертелся вкривь и вкось. Трудно отвлечься от того, что все на свете идет не так.

Он попытался отогнать от себя дурные мысли. Ну почему общество развивается так нескладно? Его охватило смешанное чувство гнева и бессилия. Надо было дослушать репортаж до конца. Может быть, журналист имел в виду, что имеется петиция, которую надо подписать прямо сейчас, а может быть – и проект манифеста. Надо будет порыться в Интернете.

Ищи в себе. Джонатан на несколько мгновений закрыл глаза, пытаясь создать пустоту в сознании. Когда же он их снова открыл, то увидел на голубом утреннем небе побледневшую луну. Луна… Анжела… Их долгие вечера в саду незадолго до рождения Хлои. Они часами разговаривали о звездах, о том, как переустроить мир. Анжела… Трудно в этом сознаться, но ему ее не хватало. Несмотря на скопившуюся в душе горечь и против нее, и против их несправедливого разрыва, основанного на нелепых упреках. Что он мог сделать, если ему попалась нянька-нимфоманка? Но Анжела ничего не желала знать. В непримиримой принципиальности она была верна себе. Точно так же когда-то она упрекала его в том, что он слишком много работает и мало времени уделяет семье. «Я для тебя вообще не в счет», – заявила она однажды. И не понимала, что он делал все это ради нее. Ради нее и Хлои.

Джонатан встал и нашарил в кармане куртки бумажник. Вот уже несколько лет он не видел эту фотографию, но знал, что она прячется где-то здесь. По иронии судьбы она выскользнула из его страховых документов. Он осторожно ее взял, и у него защемило сердце. В то время он снимал Анжелу только на черно-белую пленку. Так она выходила боле похожей и более трогательной. На этом снимке она была в белом кружевном лифчике, и аппарат схватил непередаваемо очаровательное выражение ее лица, когда она с наигранным гневом протестовала, не желая, чтобы ее фотографировали. Брови нахмурены, а глаза смеются, и все вместе совершенно неотразимо.

В это время в дверь постучали, и на пороге появилась тетушка Марджи с подносом в руках. Джонатан украдкой сунул фото в рукав.

– Кофе заказывали?

– Марджи, я тебя обожаю.

На подносе стоял прелестный фарфоровый кофейник, две чашки и бутылочка виски. Как видно, Марджи напрашивалась в гости. Она подошла поставить поднос на маленький столик возле окна, но неловким движением чуть было его не опрокинула. Джонатан быстро вытянул руку, чтобы помочь – фотография выскользнула из рукава и упала на землю. Он проворно поднял ее и уже собрался заговорить о чем-нибудь другом, как послышался мягкий голос Марджи:

– Ты ведь так и не перевернул эту страницу, а?

Он не ответил.

Она разлила кофе и пододвинула чашку племяннику:

– Держи, мой хороший.

Джонатан взял чашку. От кофе исходил крепкий, бодрящий аромат.

– А если взять и рассказать ей все, что ты чувствуешь? – тихо спросила она.

Джонатан слегка напрягся, помолчал несколько мгновений, потом отозвался:

– Напрасный труд. Мы с ней уже сто раз и говорили, и обсуждали. Я сделал все, чтобы доказать, что ее упреки в мой адрес ни на чем не основаны. Напрасно.

– Я не об этом. Я не предлагаю тебе что-то объяснять, просто расскажи, что у тебя на душе.

– Разве это не одно и то же?

Она вздохнула:

– Бедный мой Джонатан, ты столько лет прожил в браке, а женщин совсем не знаешь.