День, когда я научился жить

Джонатан озадаченно на нее взглянул.

– Женщине не нужны твои рациональные доводы по поводу создавшейся ситуации. Объяснять, вечно объяснять… Ах, мужчины вообще ничего не понимают… Все, что ей нужно, – это услышать, что ты ее любишь и никого, кроме нее, не любил…

– Но это нелогично…

– Да плевать на логику, когда речь идет о двоих! Тут вопрос чувства, а не математики!

Джонатан долго молчал. Нет, он не понимал, как сможет снова заговорить об этом с Анжелой. Да она его просто выгонит. А ему очень не хочется стать посмешищем. Нет, этот вопрос надо закрывать и быстро менять тему разговора.

– Я слышал по радио возмутительный репортаж. О промышленном животноводстве. Вот где ужас!

– Ох…

Он снова сел и откинулся в кресле.

– Тяжело обрести внутренний покой, когда живешь в эгоистичном и жестоком мире, с которым приходится все время бороться.

Марджи присела на подоконник, посмотрела на племянника и перевела глаза куда-то вдаль, за окно.

– Это верно, – сказала она. – Мне тоже от таких новостей становится грустно.

Утренняя дымка окружала ее лицо мягким сиянием, под цвет бледным тонам платья. А морщинки на лице были похожи на еле заметные трещинки на оконном стекле.

– И тем не менее, – снова заговорила она, – негодовать против того, что побороть не можешь, разве не означает открыть ворота депрессии?

Это замечание поразило Джонатана, словно перед ним поставили зеркало, где отразилась малоприятная реальность.

Он молча глядел на тетку. Что правда, то правда – в такой ситуации он чувствовал себя до ужаса беспомощным, и это его мучило.

– Конечно, надо, чтобы кто-то восставал против скверных общественных порядков, а не сидел сложа руки и не вздыхал обо всем, что происходит, продолжая жить своей незаметной жизнью как ни в чем не бывало.

Марджи бросила на него сочувствующий взгляд.

– В тысяча девятьсот тридцатом году один протестантский теолог ввел в оборот замечательную молитву. Одни говорят, что он вычитал ее у Марка Аврелия, другие – что у Франциска Ассизского, но это не важно.

– И о чем молитва?

– «Господи, дай мне силы изменить то, что можно изменить, и спокойно воспринимать то, что изменить нельзя, и дай мне мудрость отличить одно от другого».

Несколько мгновений Джонатан пристально на нее смотрел.

– Что до меня, то я не могу оставаться в бездействии. В жизни необходимо видеть все в процессе развития, а не упадка.

– Это-то я понимаю. Но что ты хочешь со всем этим сделать? И что конкретно ты делаешь?

Джонатан поднял на нее глаза:

– Я со всем этим воюю. Насколько могу, отказываюсь от этого. Я борюсь…

Он помолчал, снова забрался в кресло, а потом сказал:

– Но временами я себя спрашиваю, к чему все это.

– Вполне возможно, что ни к чему.

– Спасибо – ты поднимаешь мой моральный дух.

Марджи глубоко вздохнула:

– Когда борешься с чем-то, бывает, что укрепляешь то самое, с чем борешься.

Джонатан нахмурил брови.

– Ты приведешь кучу возражений, – сказала она, – но тем не менее почти всегда это правило срабатывает.

– Не могу понять почему.

Марджи принесла еще кофе, как всегда горячий и ароматный.

– В этом есть глубокий смысл, и мне бы хотелось, чтобы он открылся тебе в результате одного опыта.

– Опыта?

– Я его для тебя организую с помощью своего фонда.

– Мне казалось, ты уже лет десять как отошла от дел.

Вместо ответа, она улыбнулась:

– А пока что могу привести тебе несколько наглядных примеров, если не возражаешь. Ну хотя бы в плане человеческих взаимоотношений. Представь себе: кто-то высказал мысль, которая кажется тебе абсолютно ложной, даже шокирующей.

– Представил.

– Если ты ему возразишь и раскритикуешь его идею, что произойдет? Он явно будет обижен и примется защищать свою точку зрения, чтобы не остаться в дураках. Его позиция оформится, и он уже не сможет изменить свое мнение. Оспаривая его идею, ты его в ней только укрепил…

– Понятно…

– В восемнадцатом веке во Франции монархия старого образца боролась с философами эпохи Просвещения, и дело кончилось тем, что движение окрепло и вылилось в революцию тысяча семьсот восемьдесят девятого года.

Джонатан кивнул головой.

– В России в начале двадцатого века, – продолжала Марджи, – царская полиция преследовала всех неугодных, будь то социалисты или либералы. В результате ожесточение оппозиции только увеличилось, чем и воспользовались в тысяча девятьсот семнадцатом году коммунисты.

– А я этого не знал.

– У меня есть еще более убедительный пример, – сказала она, вставая, – но посиди пока: мне нужно кое-что уточнить.

– Да ладно, не стоит…

– Очень даже стоит.

Она вышла из комнаты и несколько минут спустя вернулась с листком бумаги в руке.

– Помнишь, в две тысячи втором году американская администрация бросила лозунг «войны с терроризмом». В тот год Государственный департамент США насчитал по всему миру сто девяносто восемь терактов, в результате которых погибли семьсот двадцать пять человек. После десяти лет неустанной крупномасштабной борьбы с привлечением всех возможных средств американская администрация собрала сведения за две тысячи двенадцатый год: шесть тысяч семьсот семьдесят один теракт с гибелью более одиннадцати тысяч человек.