День, когда пала ночь

– Знаю, – жалеючи ответила Тунува. – Потому-то мы так стараемся, чтобы нас никто не увидел, солнышко.

– Я не смела выходить к реке. И допускать, чтобы меня увидели, – тревожным шепотом заговорила Сию. – Тува… если ему нельзя остаться и отпустить его нельзя, что же с ним будет?

– Это решит настоятельница, когда окрепнет.

Лукири нарушила молчание, срыгнув и сплюнув молоко, – и сама испугалась. Сию натужно усмехнулась.

– Вот. – Тунува перевернула Лукири, чистой салфеткой утерла ей рот и подбородок. – Отнести ее к мужчинам?

– Да, пожалуйста. – Сию пристроила голову на валик. – Спросишь Имина насчет молока?

– Спрошу.

Тунува подняла Лукири себе на плечо. От ее движения проснулась Лалхар, дернула носом и, взобравшись на кушетку, свернулась рядом с Сию. Тунува оставила их спать вдвоем.

Лукири зевала у нее на руках, от нее пахло молоком и розами. Тунува, спускаясь, тихонько поцеловала ее в головку. Неизменный укол боли оказался мягче, чем она боялась.

Она точно знала, как Сагул решит дело с Анайсо. Сию должна будет его убить. Он слишком много знал с той минуты, как увидел девушку в глубине Лазийской пущи. Если было другое решение, Тунува его не находила.

– Объясни мне, как это вышло, Алану. Объясни так, как объяснял бы ребенку.

Имсурин, держа в руках серый плащ, сердито разглядывал одного из старших мальчиков.

– Брат, у нас кончилось мыло для стирки, – серьезно ответил Алану, – и я подумал…

– Ты прости мое невежество, Алану. Я по глупости считал, что за запасы отвечаешь ты. Или раньше нам мыло посылали боги?

– Очень жаль вас прерывать, – заговорила Тунува, и оба обернулись. – Этому младенцу скоро надо будет сменить пеленки.

– Алану с радостью займется, – коротко бросил Имсурин.

Мальчик, склонив перед Тунувой голову, со вздохом вышел.

– Ее покормили, Тува?

– Животик полный. – Тунува вручила ему малышку. – Сию назвала ее Лукири.

– Лукири… Отличное имя. – Имсурин ловко принял у нее свою внучку. – Денаг уверена, что Сию поправится умом и телом.

– Думаю, да. Может быть, она захочет кормить молоком долгорога.

– Я приготовлю, – обещал Имсурин. Лукири икнула. – Ты не в курсе, настоятельнице стало лучше?

– Насколько я знаю, без перемен. Эсбар будет тебе сообщать о ее состоянии.

Имсурин кивнул. Морщины у него на лбу стали глубже.

– Желаю вам доброй дороги, Тунува, – сказал он. – Да позаботится о вас Мать.

– И о тебе, Имин.

Она поднялась обратно. На кухне старшие мужчины готовили полуденную трапезу, отчего коридоры наполнились запахами молочного хлеба и тушеной баранины.

– Привет, Тува.

От этого голоса она замерла. В конце коридора стояла Канта.

Тунува готова была отвернуться. Канта с такой добротой утешала ее, плачущую, – не задавала вопросов, не осуждала. А она, открывшись перед чужой женщиной, чувствовала себя неловко, словно голая.

– Канта, все ли у тебя хорошо? – сдержанно спросила она. – Здесь помещаются мужчины и дети.

– Какая я бестолковая. Боюсь, заблудилась, – признала Канта. – Тут столько комнат.

– Никто не показал тебе обитель? – смягчилась Тунува.

– Никто.

– Так не годится. Тогда это сделаю я, – сказала Тунува. – Идем. Возьмем на двоих ломоть горячего хлеба.

Они заглянули чуть не в каждую комнату. Тунува провела Канту в Военный зал, в оружейную – оружие сотнями блестело на стенах, – в звонкое разноголосье трапезной, где мужчины усердно кормили детей. Они зашли в дом Огня, где занималась с младшими посвященными Хидат – учила зажигать магией свечи и масляные светильники.

– Прямо над нами солнечные комнаты, – рассказывала Тунува, проходя по коридору. – Они для старших сестер – сейчас это я, Эсбар и настоятельница. Беременные и кормящие тоже могут ими пользоваться.

– Как мило, – растроганно улыбнулась Канта. – И Сию сейчас в такой?

– Да.

– Ты, кажется, очень к ней привязана. – Дождавшись слабого кивка, Канта сказала: – Как я понимаю, ее родительница – Эсбар. Но и для тебя она, видно, в чем-то как дочь.

– Сестра. Все мы – дочери одной Матери.

– Разумеется.

Они вышли на следующий уровень: к журчащему фонтану и растущим в каменных урнах миниатюрным деревцам.

– Здесь живут посвященные, – объясняла Тунува. – Те, кто вырос из низшего ранга послушниц, показав себя перед настоятельницей. Когда та сочтет своевременным, посвященная впервые вкушает от дерева и принимает белый плащ. Мы называем это «воспламенением».

– В каком возрасте это случается?

– Обычно около шестнадцати.

– Ой! – рассмеялась Канта. – Если настоятельница позволит мне остаться, я буду среди них перестарком.

Тунува задумалась, сколько лет этой женщине.

– Посвященных, в которых загорелся священный пламень, посылают поддерживать и оберегать правителей Юга. Мы поклялись хранить царствующие семейства Лазии и Эрсира. Только им известно о нашем существовании.

– Но высший ваш долг – не допустить возвращения Безымянного? Где, по-вашему, он теперь?

– Это одна из величайших тайн. Мать прогнала его мечом по имени Аскалон, но куда – никто не знает. Многие подозревают, что он уполз обратно в гору Ужаса.

– А теперь она извергается. – Канта взглянула на Тунуву. – Ты думаешь, он вернулся?