День конституции

– Товарищ верховный главнокомандующий, командарм шестой уже вылетел в Ригу. Сейчас направляем в Калининград комиссию с замом главкома ПВО Нечипоренко…

– Что мне отвечать Гору?

– Товарищ…

– Перестаньте. Мне только что передали шифровку из посольства. Маккейн сделал заявление, требует созвать Совет НАТО и ввести санкции. Вы понимаете, что ваши люди наворочали?

Министр кашлянул.

– По моей предварительной информации, действовали согласно приказу. Военная контрразведка сразу начала расследование, мы с ней работаем в полном контакте.

– Все материалы мне в восемь… нет, в семь вечера. Считайте приказом, – Рыжков, больше не говоря ни слова, сопровождаемый помощником и охраной, двинулся ко входу в аэровокзал.

Его отпуск закончился.

РЕТРО-4

29 августа 2003 года, пятница

Внеплановая планерка, как ее называл завотделом Никитин, была близка к своей кульминации. На самом деле это мероприятие, как всё или почти всё в стране социализма, тоже планировалось заранее и проводилось каждый раз накануне выходных. Сотрудники и сотрудницы экстренно дописывали тексты, гонцы тащили сумки из гастронома. Царила приподнятая атмосфера завершения трудовых будней, которое выливалось не в рядовую попойку, но в разговор творческих людей по душам.

Принимая участие в общей суете, Алексей всё не мог поверить, что это происходит с ним в последний раз. Четыре с лишним года в «Комсомольской правде», куда его сумел сосватать Олег, промчались, как скорый поезд мимо полустанка. В понедельник его ждет новая работа: по тому же адресу, но в другом издании.

– Пойдем, покурим, – предложил обозреватель Елисеев.

– Стараюсь не злоупотреблять, – сказал Алексей.

– Пойдем-пойдем, сегодня не грех.

Они вышли в коридор, к приоткрытому окну. Затянулись.

– Зачахнешь ты там, – на середине процесса вдруг сказал Елисеев.

Гончаров вопросительно поглядел на него.

– Не волнуйся, никто не слышит. Да и стукач у нас в отделе один, он только что в сортир ушел.

Алексей пожал плечами.

– Такой шанс один раз выпадает.

– Какой шанс, Лёша? Тебя что освещать зовут?

– Партийную жизнь.

– Съезды, пленумы, конференции? Отдельные недостатки на фоне новых побед?

«Он ведь прав по большому счету», – подумал Алексей, борясь с легкой дремотой, которую нагнало на него спиртное.

– У нас можно хоть что-то о реальной жизни писать, – продолжал Елисеев. – А там тебе еще и партбилет всучат.

Вступление в партию было непременным условием, и заявление (по словам Олега) надлежало подать не позднее седьмого ноября. Об этом Алексей сейчас говорить не стал. Он только невпопад буркнул:

– Меня и в журналистику случайно занесло, если честно.

– Случайно это как?

– Ну, собирался в аспирантуру, документы уже подготовил, а знакомые подкинули вакансию.

– Но ты ведь согласился? Почему? – Елисеев ткнул его пальцем в плечо.

– Живые люди показались интереснее архивов, – сознался Гончаров.

– Вот именно, и тебя еще не во все архивы пустили бы.

– А как быть?

– А на х… ее, эту «Правду». Хочешь, я с шефом пообщаюсь? На правах старшего товарища? Всё можно переиграть.

«Вечно со мной чёрт знает что. Предлагают, а я не могу отказать. Тридцать четыре года прожито. Что совершил? Зацепился за Москву? Год из Мытищ на работу ездил, да и теперь по чужим углам скитаюсь, разве что метро ко мне ближе стало. В «Правде» и финансовые условия лучше, и перспективы роста вроде имеются. Если не врут, с жильем тоже помогут».

Думая так, он чувствовал, что старая, если уж как на духу признаться самому себе, довольно безалаберная жизнь необратимо уходит в прошлое. Очень похожее ощущение Алексей испытывал перед выпускным вечером по окончании десятого класса. Им вручили аттестаты, произнесли напутственные речи (ни одну он не запомнил хотя бы частично), а торжество, организованное в школьном актовом зале, еще не началось. Любители подымить сбились в кучку за углом, откуда их раньше нещадно гонял военрук Матвей Захарович. Гончаров тогда категорически отрицал курение, даже по приколу и за компанию. Поэтому он стоял в одиночестве у подъезда в костюме-тройке, надетом в первый и последний раз, чувствуя себя каким-то транзитным пассажиром, которому предстоит отправиться неизвестно куда. Вопреки распространенному стереотипу, ему не грезилось ни о будущих свершениях, ни о непременно ожидающей впереди любви.

Его почти миллионный город с кучей заводов был всё-таки глухой заводью по сравнению с бурлившей слухами и надеждами Москвой. Страна недавно встретила второй год перестройки, а здесь по-прежнему склонны были считать ее очередной кампанией критики и самокритики. И никто не предполагал, во что выльется продолжение процесса. Алексея, говоря честно, по-настоящему занимало только собственное поступление в вуз, и основания для тревоги были. Конкурс на исторический факультет, ковавший кадры для партии, комсомола и госбезопасности, а уже потом для учебных заведений, по сведениям из осведомленных кругов, достигал восьми человек на место.