День коронации

– Мы трое тоже не можем решать за Господа Бога. Даже с разрешения генерал-лейтенанта Шаховского, который отдал судьбу Егора в наши руки. Трубецкой должен остаться в лицее и в списке кандидатур на трон.

Алексей вернулся на свое место.

– Как обычно, без вариантов? – в досаде заспорил Лобанов. – Ты не силен в логике, Лешечка.

– А я согласен. Двое против одного, Сереженька, – уел его Голицын.

– Ну что ж, – заговорил директор. – Вы все высказались, очередь за мной. Я принимаю ваше решение. Положим, логика действительно не самая сильная сторона Алексея. Его сильные стороны в другом. Ответьте мне: что выше – закон или царь?

– Царь, конечно, – за всех сказал Голицын. – Он утверждает законы царства.

– А что сильнее – царский закон или царская милость, нарушающая закон?

Лицеисты молчали. Всезнайка Пашка что-то сообразил, но и он не стал отвечать.

– Милость Божья, творящая чудеса, меняющая естества чин, сильнее законов природы, установленных самим же Творцом. Так и царская милость сильнее царских законов и даже логики. Предлагаю вам всем, господа лицеисты, написать завтра эссе на эту тему.

Среди задумчивой тишины Виктор Павлович покинул библиотеку.

8

Небо и земля дышали близкой весной. Солнце искрило на спекшемся снегу, воробьи в кустах дрались особенно шумно и весело. Будто издевались над теми кошками, что скребли на душе у Алексея.

«Не звони мне больше и не пиши! Это последняя наша встреча» – вот что сказала ему Маша полчаса назад. Почему она так сказала? Алексей мучился этим вопросом всю дорогу от парка до лицея. Маша ничего не стала объяснять. В этот раз она была молчалива, а потом сделалась резка и почти груба. Ее заставили? Может быть, отец? Или та уличная шпана все-таки затравила девчонку?

Надо будет выяснить и обязательно выпрямить покривившиеся рельсы их отношений. Но не сейчас. Сегодня должно все решиться – там, в Москве, в Успенском соборе Кремля.

Ранним утром четверо лицеистов были на литургии в главном екатеринбургском соборе – Храме-на-Крови. Архиерейская служба, пение хора, уносящее душу ввысь, исповедь, причастие, благословение владыки, молебен перед иконой царственных страстотерпцев. В Москве, по столичному времени, служба началась на три часа позже. В конце ее будет вынут чей-то жребий. Первый тур два дня назад набрал дюжину с лишком кандидатур. Через сито второго тура накануне просеялись шестеро. Вровень с лицеистами шел генерал Макаров, почетный председатель крупнейшего и старейшего в России монархического общества «Императорский бастион». Немногим отставал от него по числу голосов граф Васильчиков, известный на всю страну меценат и филантроп.

Прямо из храма Алексей отправился в парк. Маша, конечно, нервничала. Оттого и сделалась сама не своя. Это пройдет.

От поста охраны доносились протяжные слова церковной службы. Все нынче смотрят трансляцию из столицы. Еще бы. Такие события в богоспасаемом Отечестве случаются раз в несколько столетий. Нельзя пропустить. Дежурный, выйдя на порог будки, отдал лицеисту честь.

В «кают-компании» был только Серж, уткнувшийся в экран. Литургия перевалила за середину. На вопрос, где остальные, Лобанов ответил:

– Пашка пошел умаливать Отца небесного, чтобы чаша сия миновала его. Трубецкой со своими поломанными костями умотал кататься на лыжах. Сказал, что ему это все, – он кивнул на экран, – глубоко неинтересно. Где Шах, не знаю.

Алексей снова выбрался на улицу. Пойдя вдоль корпусов и ловя в ладони капель с крыш, он пришел к домовой церкви лицея. Некрупный однокупольный храм в стиле эклектики начала века стоял с распахнутой дверью – приглашал зайти.

Отца Гедеона внутри не оказалось, зато на коленях перед алтарем стоял Павел. Алексею тоже хотелось молиться, но нарушить истовое моление друга он не решился. Он не смог бы просить Бога, чтобы чашу сию пронесло мимо. Пашка вовсе не трус, каким считают его Лобанов и Трубецкой. Наоборот, отвержение царской ноши – слишком смелый поступок. А вдруг Бог выбрал именно его, Голицына? Кто знает, чем ему придется расплачиваться в будущем за свой отказ. «Да будет воля Твоя» – вот что нужно сейчас и всегда. В этих словах все: благодарность, приятие, терпение, разумение. Делай что должен, и будь что будет, а Бог не оставит.

Алексей направился в сад, где враскоряку чернели на снежной простыне яблони и вишневые деревья. Дорожки были расчищены, скамейки в уединенных местах тщетно звали скрасить их долгое зимнее одиночество. В солнечном сверкании под голубым влажным небом сад был прекрасен. Алексей бродил средь спящих дерев почти час, вперемешку молясь и отыскивая в уме верные слова для Маши. Спорил с ней, настаивал, клялся, призывал в помощь Пречистую.

В ветвях яблонь что-то мелькнуло – яркое, золотистое. Алексей удивленно затормозил. Затем попробовал ногой сугроб – глубок ли. Почти по колено. Перешагивая как болотная цапля, он двинулся к дереву, в котором было это «что-то», совсем не свойственное яблоням.