День космонавтики

Впрочем, иностранцы в городе как раз были, и немало — даже в общежитии, где разместили практикантов, целое крыло было отведено американцам, студентам из Калифорнийского Технологического, прибывшим на Байконур на практику по обмену. Димка знал, что и в Штатах, на их космодроме находится сейчас группа наших студентов — он и сам рассчитывал попасть в её состав, но помешало недостаточное знакомство с языком. Это тоже была одна из зарубок, сделанных им себе на будущее: сотрудничество СССР и США в космической области развивалось стремительными темпами и, похоже, без отличного знания английского, который наравне с русским становился международным языком общения в космосе, ловить в этой отрасли нечего.

Хватало на улицах и женщин — и не только среди сотрудников космодрома. Горожане, обитающие по соседству с самым крупным на планете космодромом, жили обычной жизнью, рожали и воспитывали детей. Домохозяйки ни торопились куда-то с авоськами и хозяйственными сумками; мамочки выгуливали коляски с малышами, а несколько раз мимо Димки пролетали стайки загорелых до черноты мальчишек и девчонок. Одна из таких стаек бежала вдоль улицы и Димка, поравнявшись с ними, услышал, как ребята громко обсуждают предстоящее купание в реке. «Надо бы тоже сбегать, искупаться… — подумал он. — А то в арыке, что за зданием общежития, вода грязная, да и нет её почти, а душ, хоть и действует исправно, не в состоянии принести удовлетворение.

А солнце здесь злое, неприветливое. Хотя на календаре всего-то середина апреля и по ночам порой становится довольно зябко, но днём город, закованный в асфальт и бетон, прокаливается сверх всякой меры, становясь совершенно непригодным для жизни. На реку, что ли, сбегать? Да, пожалуй; только лучше подождать, когда спадёт дневная жара и позвать с собой ребят. Если повезёт, то в магазинчике рядом с общежитием можно будет взять пива, но это вряд ли, к вечеру обычно уже всё разбирают. И ладно, и обойдёмся, главное, можно будет погрузить усталое тело в какую ни то, а всё же проточную воду, и наплаваться, наплескаться вдоволь. А потом натянуть рубашку прямо на мокрое тело и так и идти через половину города — а когда вернёмся в общагу, топовалиться на койку, не забыв хорошенько запечатать окно, чтобы не проснуться с утра с отвратительным скрипом на зубах и с бровями и шевелюрой, словно припорошенными серым пеплом.

Пыль… здесь всюду пыль. А что делать? Никто не обещал лёгкой жизни будущим покорителям межзвёздных просторов!

За спиной бодро затарахтело.

— Дима? Ветров?

Я обернулся — пока я гадал насчёт похода на реку, сзади ко мне подкралась жестяная коробка с гайками, именуемая ЛуАз — 969 «Волынь». Незаконнорожденное дитя оборонки, прямой потомок ТПК, «транспортёра переднего края», моторизованной тележки, способной взять на борт кроме водителя, пару носилок или шестерых сидячих раненых, оснащённый полным приводом, лебёдкой и способный, к тому же, плавать, в гражданском варианте превратился в поразительно уродливое средство передвижения, которое и автомобилем-то не у всякого язык повернётся назвать. В крупных городах вроде Москвы или Ленинграда эти угловатые уродцы, похожие на детские педальные машинки, зачем-то увеличенные в несколько раз, попадались нечасто. А вот здесь, в Ленинске, да и на самом Байконуре от них буквально рябило в глазах — эти неприхотливые машинки, выкрашенные в цвет горохового супа, выдавали в личное пользование сотрудникам среднего звена, по большей части, инженерам, занятым непосредственно на космодроме, сборочном заводе и многочисленных вспомогательных службах. При практически полном отсутствии общественного транспорта (здесь его роль играли заморенные служебные ПАЗики, совершавшие рейсы по неопределённому расписанию) это было чуть ли не главное средство передвижения по городу — вместе с многочисленными мотороллерами и велосипедами, на которых не брезговали разъезжать даже иные военные.

— Ты ведь сейчас в общежитие? — Геннадий Борисович перегнулся через боковое сиденье и приоткрыл низкую трапециевидную дверцу. — Давай подвезу, мне как раз в ту сторону.

Идти Димке было всего ничего, квартала три, но отказываться было неловко. Он кивнул — «спасибо, ГенадьБорисыч!» — и забрался в открытый кузов — временный владелец транспортного средства не стал утруждать себя установкой брезентового тента, который всё равно не спасал от вездесущей пыли. Инженер повернул торчащий в жестяной, цвета горохового супа, приборной панели, ключик-крохотульку. Двадцатисемисильная «запорожская» четвёрка знакомо закашляла (у Димкиного отца был горбатый «Запорожец»), звук отразился от голого металла кабины, лёгкий ЛуАзик непринуждённо снялся с места и резво выкатился на проспект.

До общежития доехали меньше, чем за пять минут, и за это время Димка успел изрядно наглотаться пыли. Прощаясь, Геннадий Борисович пожал ему руку и задал неожиданный вопрос.

— Я слышал, ты, вроде, интересовался возможностью распределиться после диплома сюда, на Байконур?