День Космонавтики(СИ)

Кокоулин А. А. День Космонавтики

Сначала к трибуне подошел мэр.

- Раз, раз, - сказал он в микрофон.

- Да слышно, слышно! - крикнули ему из толпы.

Мужики дымили папиросками. Женщины держали детей. Восьмые и девятые классы, приведенные с занятий, предвкушали свободу, обещанную завучем за торжественной частью. Погагатывали. Смотрели в смартфоны. Обсуждали, где раздобыть пивчанского.

Одиннадцать часов. Солнце и легкие облака. Редкие шары. Еще более редкие флажки. В прошлом году по Игорю, который вел статистику, народу было куда больше. Сегодня - едва ли пятьсот человек.

- Граждане! - сказал мэр.

Леха с занавешенной от публики части помоста показал мне двумя пальцами, что он готов. За ним уже маячил Саня в оранжевом скафандре. Где они умыкнули то ли копию, то ли настоящий СК-1, я не знал. Но выглядело здорово.

- Сегодня, когда тоталитарные праздники канули в прошлое, - проговорил мэр, вставая на носки, чтобы его было лучше видно, - когда мы отринули все, что связывало нас с насаждаемым кровавой кликой псевдопатриотизмом, когда мы...

Он сделал паузу, чтобы хлебнуть воды из граненого стакана.

За ним шеренгой теснились подчиненные и охрана. Был и куратор культурных мероприятий, и вице-мэр, и председатель законодательного собрания, похожий на завернутый в бежевое пончик, и несколько круглолицых депутатов.

Был даже представитель посольства США. В тонких очках. Улыбчивый. Высокий. В плаще горчичного цвета. Наблюдал, сука, и контролировал.

- ...когда мы отказались признавать достижения сталинского режима, унесшего миллионы жизней наших соотечественников, - продолжил мэр, щурясь в бумажку, - тогда мы осознали наконец, что у нас есть истинно народные, демократические и не отягощенные официозом праздники. Это Новый Год! Рождество! Пасха! День Города! И, конечно же, нынешний день - День Космонавтики, когда великий сын нашего народа вопреки коммунистической партии полетел в космос! Ура!

Мэру вяло захлопали.

Ко мне за кулису пробрался Семка и, стреляя зелеными глазами по сторонам, дернул меня за полу спецовки.

- Коста.

- Что? - я посмотрел на него поверх распечатки.

- В следующем году - последний День Космонавтики, - тихо сказал Семка. - Уже выкинули из планов. Типа, не популярен, никому не нужен, бюджетный комитет против финансирования...

- Так тут же все наше, ни копейки от города, - сказал я.

- Это не важно, - Семка просверлил взглядом горчичную спину посольского. - Рекомендовано прикрыть. Знаешь же, что это значит.

Я кивнул.

- Суки.

- А еще, - снова подступил к микрофону мэр, - именно в этот день, только на двадцать лет позже, наши американские друзья совершили знаменательный прорыв и запустили в космос возвращаемый летательный аппарат "Шаттл". Ура!

На сей раз хлопки были совсем жидкими.

За мэром выступил депутат от фракции "Свободные люди" и минут десять, надсаживаясь, орал, что в космосе не должно быть никакой пропаганды и диктата, а должны летать свободные корабли свободных людей.

Мне было смешно.

Семка убежал к автобусу. Я выглянул из-за кулисы, пытаясь рассмотреть, как там Игорь с Петром Игнатьевичем.

Ни черта видно не было, далеко.

Парковая зона имела небольшой уклон, метров сто тянулась широкая аллея, островками сбегая к овальной площадке с бетонной чашей неработающего фонтана. Полоса голых кустов отделяла площадку от гигантского пустыря, бывшего когда-то колхозным полем

По плану Саня и Семка должны были в автобусе проехать к фонтану идущим параллельно аллее спуском. Затем Саня выходит, машет рукой и забирается в макет ракеты. На самом деле, конечно, вовсе не забирается, а только прячется за картонным, выкрашенным серебрянкой корпусом и тихо отползает прочь. После Петр Игнатьевич дает зажигание, и Саня на огненных хвостах петард как бы устремляется вверх.

Пух-пух-пух - салют в небе.

Это было все, на что у нас хватило фантазии и денег. И это было все, что могла разрешить городская администрация в инициативном порядке.

Понимаете, Константин Сергеевич, объяснял мне куратор культурных мероприятий, почесывая холеную щеку, петарды и все прочее - это обязательное присутствие расчета пожарных, потом медиков, полиции для охраны и контроля, и, в общем, с учетом подключающихся структур немаленькая нагрузка на бюджет. Потом, не дай бог, какие-нибудь эксцессы, ущемления прав и чувств верующих, штрафы. Надо нам это?

Я смотрел в его лицо, выражающее заботу и мягкий упрек, в сожалеющие глаза и поджатые губы, и думал, что такие вот уроды скоро запретят нам дышать.

А как же! Вдох-выдох - экологическое бедствие. Это замеры, это подсчет выпускаемого в атмосферу углекислого газа. Это пожароопасный кислород! Мы же совсем не думаем о планете! Мы убиваем ее!

Необходимо уменьшить нормы дыхания, а кое-кому и вовсе запретить.

Вроде бы бред, да? Только после закона о том, что плач ребенка служит основанием для изъятия его из семьи, я уже ничему не удивляюсь.

Не знаю, как я этому куратору не вломил тогда. Саня, кажется, отвлек.