День красных маков

На него, как из зеркала, смотрело изумлённое лицо Манча Ю. Молодой афганец бросил нервный взгляд через плечо и только потом вошёл в комнату; окажись здесь иные свидетели, решать дальнейшую судьбу пленника предоставили бы не ему. Мартин пошатнулся, готовый вот-вот упасть. Манч Ю взял его под локоть и подвёл к кровати. Уложив несчастного, афганец сел перед ним на корточки, словно уставший родитель, который пытается увещевать непослушное дитя. Он был спокоен, в голосе звучала доброта. Глядя в глаза Мартину, афганец покачал головой. Положение было безвыходным. Манч Ю говорил медленно, куда только подевались его бурные эмоции и фирменная улыбка. Он осторожно провёл указательным пальцем по горлу и сказал:

– Джордж Бест.

Мартин без труда понял это сообщение. Он кивнул, растроганный отношением Манча Ю, который вёл себя не как угнетатель, скорее как защитник и друг. Мартин подумал, хорошо, что заступившим на пост оказался именно Манч Ю. Другие, не дай бог, применили бы силу Джорджа Беста…

В самые тяжёлые минуты Мартин думал об Аароне. Он пытался стереть воспоминания, но не мог. Как кончик языка ищет гниющий зуб, так и Мартин ещё больше расковыривал рану, прокручивая в памяти, как в замедленной съёмке, последние секунды жизни друга. От этого становилось муторно, гадко, но, к стыду Мартина, несколько облегчало его собственные страдания. Они убили Аарона и взяли в плен Мартина, а могло выйти и наоборот. Пока он оставался жив, оставалась и возможность, пусть даже ничтожная, что он выберется отсюда и снова увидит Поппи. Он ничего не хотел так сильно, как держать её в объятиях, слышать её прекрасный голос и говорить, как любит её. Как бы плохо ни шли дела, слабый проблеск надежды оставался самым ценным в жизни Мартина, и он свято берёг эту надежду.

Но такие мысли рождали в нём чувство вины. Почему Аарону больше не суждено хотя бы раз обнять свою жену, увидеть малыша, отпраздновать ещё один день рождения, ещё одно Рождество, ещё раз прогуляться в парке, прочитать ещё одну сказку на ночь?

Мечта, нет, молитва Мартина в эти тяжёлые минуты была об одном – чтобы тело друга вернули на родину и там похоронили, как он того заслуживал. Мартин не мог себе представить, что тело Аарона выброшено где-нибудь, и никто его не найдёт. Он успокаивался, лишь нарисовав в своём воображении гроб солдата, который торжественно несли, подняв флаги и отдавая честь, чтобы он покоился с миром в любимой стране.

Мартин внезапно проснулся посреди ночи, ему приснилось, как его будит Поппи. Он узнал свою жену по запаху и прикосновениям. Она гладила его волосы, отбрасывая их со лба, и нежно шептала: «Март… Март… всё в порядке, родной, я здесь». Её слова, прикосновения её пальцев рождали ощущение эйфории. Всё это было по-настоящему. Мартин ощущал её присутствие. Он так скучал по жене, что хотелось плакать, и не в силах был открыть глаза, потому что знал – он потеряет её снова. Сжимая веки, он пытался вернуться в сон, сфокусироваться на нём, удержать её образ.

Проснувшись, сидя на грязном матрасе, в мрачной тюрьме, Мартин почувствовал себя в аду, с особенной ясностью осознав – в мире есть более прекрасное место, куда он хотел бы вернуться, место рядом с любимой женщиной. В такие минуты Мартин скучал по ней сильнее всего.

Он снова погрузился в лёгкий сон; в голове ещё звучали голос и смех Поппи, это было прекрасно и вместе с тем больно.

Тихие размышления Мартина навели его на мысль. Проснувшись, он подумал, а вдруг он не единственный пленник, вдруг в этом же здании держат кого-то ещё? Продолжая размышлять, он предположил, кто бы это мог быть. Что, если в соседней комнате находится человек из того же патруля, может быть, даже знакомый, во всяком случае, такой же солдат?

Такая перспектива была чудесна, она волновала, дарила надежду. Мартин решил спросить об этом Манча Ю, как только увидит. Он не был уверен, сможет ли объясниться с парнем, но попробовать очень хотелось. С другими охранниками Мартин не пытался заговорить, понимая, что, если останется человеком-невидимкой, так будет лучше для всех. Тем, кто неохотно выполнял работу, он не напоминал о своём присутствии, а враждебно настроенных лишний раз не злил. Опыт детства дал все необходимые навыки: не дышать слишком громко и не попадаться на глаза. Просто исчезнуть из поля зрения.

Манч Ю пришёл на следующий день, высоко держа руки над головой, будто только что забил гол. Улыбка не сходила с его лица. Подойдя ближе к кровати, он воскликнул:

– «Манчестер Юнайтед»!

– Да, да! «Манчестер Юнайтед»!

Мартин знал, что дальше.

– Дэвид Бэкхем!

– Да! – Он кивнул. – Дэвид Бэкхем!

Весь спектакль был проще некуда и не слишком-то отличался от разговоров с Доротеей, которую Мартин никогда не навещал без Поппи; оставаясь со старушкой наедине, он смущался, если не впадал в тоску.

Они обменялись общими словами, и Мартин наконец решил взять быка за рога. Он ткнул себя пальцем в грудь, словно Тарзан, и заявил:

– Я – Дэвид Бэкхем.

Манч Ю захихикал и закивал, повторяя те же слова:

– Дэвид Бэкхем.

Понял или нет?