День красных маков

– Завтра я встречаюсь с министром иностранных дел, но не уверена, как лучше попасть в кабинет на Даунинг-стрит. Он обычно закрывается, верно? Или там запишут, на какое время мне назначено, и пропустят меня?

Повисло молчание. Вид у Энтони Хелма был рассерженный, у Роба – гордый. Наконец Энтони снова обрёл дар речи.

– Подождите, я правильно вас понял – завтра вы встречаетесь с министром иностранных дел?

– Да.

Он посмотрел на Роба.

– Вы тоже впервые об этом слышите?

– Так точно, сэр.

– Поппи, я не знаю, что вы пытаетесь доказать, но я не позволю своим подчинённым бросаться к вам по первому зову и звонку, если вы намерены строить из себя бунтарку и выкидывать такие номера. По всей видимости, вы идёте вразрез с нашими рекомендациями, и, если вы хотите действовать сами по себе, пусть будет так. – Он говорил спокойно, стараясь не повышать голос. – Но я полагал, что на данный момент важнее всего прогресс в деле спасения вашего мужа.

– В том-то и дело, Энтони, о каком прогрессе речь? Что нового происходит? Мы ни на шаг не продвинулись к спасению Марта с того дня, как узнали, что он в плену, а мне нужно что-то делать, вы вели бы себя точно так же, будь на месте Марта ваша жена или близкий вам человек. Вы не смогли бы просто сидеть и ждать, пока что-нибудь произойдёт, вы сами понимаете, не смогли бы.

– Здесь вы абсолютно неправы, Поппи. Я сидел бы и ждал, потому что я верю – британская армия будет действовать как надо и сделает всё как надо.

– Значит, у вас больше веры, чем у меня, потому что я не вижу никаких причин верить.

– Откуда у вас это неверие, это враждебное отношение, Поппи? Почему вы такая циничная?

Она громко рассмеялась.

– Я думаю, моё неверие, враждебное отношение и цинизм появились на свет в тот день, когда вы и ваша армия разрушили судьбу моего мужа. Он делал своё дело, чёрт побери, а вы допустили, чтобы он попал в плен! Они усилились ещё больше, оттого что прошло больше недели, а мы до сих пор не знаем, где он, и ни на шаг не продвинулись к его спасению! Постарайтесь представить себя на моём месте, каждую ночь я ложусь в кровать, терзаясь мыслями, где мой муж, как он, жив ли вообще, а если жив, я знаю, он в отчаянии, потому что всем на него наплевать…

Вновь воцарилось молчание. Поппи не знала, как попала в такую ситуацию. Казалось, будто она одна понимала всё происходящее, а остальные даже не слушали её.

Энтони поднялся, надел фуражку и прошёл к двери.

– До свидания, Поппи. – Его тон был сдержанным, резким.

Роб стоял в комнате, вытянув руки по швам. Покачав головой, закатил глаза к потолку.

– Вижу, всё прошло как надо.

Поппи закусила губу, чтобы не сказать ещё чего-нибудь лишнего; по правде говоря, чтобы не сказать вообще ничего.

На следующий день Поппи принарядилась, собрала волосы в конский хвост и долго изучала своё лицо в зеркале, висевшем в прихожей, пока не пришла к выводу, что она выглядит полной дурой, но, в конце концов, это продлится всего несколько часов. Когда она собиралась выходить, зазвонил телефон, и Поппи решила не обращать на него внимания, но…

– Поппи?

– Да?

– Это Майлз. Видели газету?

– А, господин провокатор! Да, видела.

– Хорошо-о-о. Но что-то вы совсем не рады. Мне пришлось побороться за место на первой полосе!

– В таком случае, спасибо.

– Принимаю вашу благодарность, хотя вы не слишком-то любезны.

Поппи фыркнула от смеха.

– Вообще я хотел сказать вам, Поппи, что меня некоторое время не будет.

– Везёт вам. Летите путешествовать?

– Хотел бы! Но нет, отправляюсь в Афганистан.

Поппи почувствовала прилив острой зависти. Сначала мистер Вирсвами, а теперь Майлз! Будто все могли оказаться поблизости от её мужа, кроме неё самой.

– Я отправляюсь завтра с Брайз-Нортон. Обещаю позвонить, как только вернусь, но, конечно, если узнаю что-нибудь, пока буду там… – Больше слов не требовалось.

– Берегите себя, Майлз.

– Не волнуйтесь, осторожность – моё второе имя! Вообще-то оно – Алессандро, в честь моего великого дяди, но это уже другая история.

Как и предполагала Поппи, на углу Даунинг-стрит располагалась будка, где дежурил полицейский; в нескольких метрах от него стоял его вооружённый коллега. Тому, что сидел в будке, давно следовало отправиться на пенсию; у него был большой, толстый нос луковицей – такими носы в старости становятся у тех, кто пьёт много портвейна.

Поппи старалась не смотреть на его огромный хобот, но почему-то, когда ей встречался человек с каким-нибудь дефектом внешности, этот дефект так её завораживал, что она сама смущалась.