Поэтому все тщательно готовились к этому построению. Вот и мой срок подошел к концу. Билеты в кармане. Через Свердловск нет свободных, пришлось взять через Москву, хоть и крюк получается, но все равно лучше, чем в поезде трое суток до Казани на поезде трястись!
Когда батальон массово строился в отпуск, то Корнеев человек тридцать отправил готовиться. У кого-то шеврон клееный, у кого-то морда лица плохо выбрита была, обувь плохо начищена, все! Отпуск переносится на сутки! И билеты твои «сгорели». Вой, стон, смешанный со слезами в голосе стоял над плацем тогда!
Ботинки сияют так, что если бы я был девушкой, то было бы видно, что у меня под юбкой! В детстве так развлекались, когда цепляли зеркальце на ботинок и разглядывали, какого цвета белье у одноклассниц.
Ну, а теперь, чтобы встретиться с одноклассницами, одногруппницами, просто с подругами с остервенением раненого носорога драил ботинки, плевал на них и вместе с кремом растирал. Потом наводил блеск прикроватным ковриком того товарища, кто был уже в отпуске. Не своим же тереть!
Народу в казарме мало. Утюги свободные. Стрелки на брюках — твердые и порезаться можно! Шинель отпарена так, что как будто только из ателье. Шеврон и курсовку с проклеенной тряпкой — к черту! Потом пришью! Сейчас — уставной. Сейчас — все уставное!
Мыться, бриться в умывальнике холодной водой. Полфлакона одеколона на себя. Я же должен хорошо пахнуть! Все, что не беру с собой, но представляет какую-то ценность — в вещмешок, под ключ. Ключ с собой! Второй есть в каптерке.
Построение очередной партии отпускников четвертого батальона.
С замиранием сердца стоим. Строевая выправка лучше, чем на присяге и на параде. Почти не дышим. Еле-еле чуть-чуть носом. Сердце вырвется из груди от волнения! Одеколон забивает запах адреналина, что вырывается из нас. И запах надежды тоже.
Вот злой и страшный, угрюмый подполковник Корнеев! Брови, как у Брежнева, густые, кустистые, ветвистые, черные. И сам он весь черный. Как Дьявол. Вершитель судеб и надежд курсантских. Может, просто сейчас отложить твой отпуск на сутки. Этот — может. Вон, даже с собой линейку прихватил. Ходит, измеряет расстояние от погона до шеврона. От шеврона до курсовки. Кого-то просит показать шеврон и курсовку на кителе. И вот… Вставки в погонах и шеврон с курсовкой клееные! Дебилоид!!!
Но не из нашей роты!
Выйти из строя, марш в казарму для устранения недостатков! Построение через сутки!
Слезы в глазах у курсанта. Слезы обиды, отчаянья! Пролет! Залет! Идиот! Гидроцефал!
— Вот это нюх! — шепотом.
— Как будто знал, что вставки и «клеенка».
— Этот знает!
— На арапа не возьмешь!
— А тот — придурок!
— Не можешь срать — не мучай жопу!
— Теперь билеты менять!
— Если удастся!
— Из-за такого говна — сутки вон!
— Его мама стоя рожала! На бетонной плите.
— На морозе!
— И поймать не успели!
— Поэтому сразу и определили в военное училище! Ему забронировали место в нашем училище телеграммой из роддома.
— Залетчик!
— Залетун!
— Тихо!
Корнеев ходит, смотрит. Демон курсантский! У кого просит предъявить военный билет, у кого отпускное. Спрашивает, что запрещено военнослужащему в отпуске.
Кто-то показывает носки, кто-то вываливает вещи из сумки. Только идиот положит в сумку что-то неуставное. Разрешают брать с собой ПШ для стирки дома. И всякие уставные мелочи. Потом можешь забежать в казарму и забрать неуставное барахло.
Корнеев отошел в сторону. Кивнул головой, мол, все.
Ответственные офицеры от рот, что-то нам говорят, инструктаж перед отпуском. Да, кто их слушает! Команда «Разойдись!»
Ур-р-р-ра!!!!!!!!!!!!!!!!
Мы в отпуске!!! В отпуске!!! Отпуск!!!
До самолета три часа! Из роты летят трое в самолете.
— Такси!
— Стой, мужик!
— Аэропорт! Сколько?
— Едем!
У водителя, как на заказ, играл «Динамик», и Кузьмин пел «Я возвращался домой»: