День летнего солнцестояния

Не успел расположиться и немного обустроиться, как в воздухе раздаётся характерный шелест летящей мины, выпущенной из "двуногой трубы" миномёта. За мгновенье до взрыва, отбросив АВС-ку, успеваю сделать заячий скачок в сторону, падаю на живот лицом прямо в песок, руками закрываю голову, прижав ладонями уши. Гремит взрыв. Мина была шальная. Её сёстры, неся в себе сотни смертей, унеслись в другое место. От неминуемой кончины меня спас вещевой мешок, по простому сидор, которому удалось уцелеть в моей разбитой ячейке. Два осколка попали в него и потерялись, запутавшись в нехитром солдатском имуществе и в банке раздобытых консервов. Третий осколок, словно бритвой срезал каблук с сапога моей левой ноги. Четвёртому повезло больше - он укусил меня за предплечье левой руки, оставив на память длинный разрез на коже и задев трицепс руки. Если бы этот посланец смерти взял немного правее, то угодил бы мне прямо в затылок и мигом отправил бы меня к праотцам...

Сижу, прижавшись спиной к дощатой стенке окопа, и вижу как кровь, пропитывая ткань красным цветом, сочится сквозь распоротый рукав форменной рубахи. Никой боли от раны пока не ощущаю. Взгляд упирается на мою винтовку, присыпанную землёй, которой тоже досталось - осколок расщепил приклад, пробив его у затыльника, другой осколок попал в районе приёмника в секторный магазин с патронами. В голове сразу же возникло чувство, что остался без оружия, словно голый мужик, стоящий посреди переполненного отдыхающими людьми пляжа. Правда, у меня ещё есть верный наган и с десяток патронов к нему, но для серьёзного разговора, этого слишком мало. Конечно, в ближнем бою, как было час назад, наган выручает, но не более.

Индивидуальный пакет, который забрал у немца, положил в карман брюк, а свои два пакета лежат в "сидоре" за спиной и достать их будет не просто...

Парни! Вы там живы? громко кричу в сторону пулемётчиков: Эй, кто-нибудь! Отзовитесь!

Живы... но не все! слышу чей-то ответ. Голос говорящего слаб и еле слышен.

Встаю и, не обращая внимания на рану, иду к пулемётной ячейке. Подхожу и вижу, что дело совсем дрянь - Фёдор Чиркин убит. Осколок попал сержанту прямо в висок. Коле Коканову кусок стали впился в бедро, правда не задел кость и не перебил ни каких важных артерий. Боец лежит на земле, выше раны уже затянут жгут из тонкого брючного ремня, а Горячаев одной рукой пробует бинтовать ему рану. Станковый "максим" стоит целый и невредимый - защитный щиток снят, кожух охлаждения ствола не повреждён, лента с патронами заправлена и ждёт своей минуты.

Коля, как закончишь, прошу тебя... помоги и мне перевязаться обращаюсь с просьбой к Горячаеву, сам сажусь задницей на землю, рядом с Кокановым, потом произношу: Бинт лежит у моей ноги.

Надо лечь за гашетки, а я не смогу... плечо у меня... мозжит... видимо, кость задета скрепя зубами от боли объясняет боец, потом жёстко произносит слова: Эти гниды… сейчас полезут... А ты сможешь! Давай... терпи, сержант!

Морщась от появившейся боли, зажимаю искалеченную АВС-ку между ног, открепляю ружейный ремень, делаю петлю, в которую продеваю левую руку, затем помогая здоровой руке зубами, затягиваю ремень почти у самого плеча, поднимаюсь с земли и занимаю у пулемёта место первого номера. Закончив перевязку, Горячаев, словно боясь причинить телу товарища боль, одной рукой взяв его за воротник, волоком оттаскивает безжизненное тело Фёдора в нишу, покрывая восковое лицо зелёной фуражкой, тоже пробитой осколком.

Коля, а кто там лежит чуть дальше? спрашиваю бойца, пристроившего, как и положено второму номеру справа, после того как переворачиваюсь на спину, подставляя свою рану для перевязки.

Вася... Ступнин и... Гришка... Синяков, слышу тяжёлое прерывистое дыхание и ответ: - Передохну... мало-мало... ребят тоше... снесу.

Гришка, это тот, который из кавалерийского отделения? Второй повозочный? уточняю у Николая.

Да, из нашего, вместо Горячева подтверждает Коканов.

Коля, тот, который ефрейтор! Ты сам уйти отсюда сможешь? обращаюсь к Коканову. Возьми мою битую АВС-ку. Пусть она будет тебе вместо костыля. Пока есть силы, уходи! Там в дальнем окопе ещё не все наши ушли - стрельбу из ППД слышно, из "дергтярёва" кто-то садит и винтовки бухают. Мы сами тут управимся.

Никуда не пойду! Здесь умирать буду! звучит твёрдый ответ ефрейтора.

Дурак ты, Николай! Война только началась и закончится не завтра, пытаюсь убедить раненого, потом решаю надавить уставом: Товарищ ефрейтор! Как старший по званию, приказываю вам срочно эвакуироваться, выжить, добраться до наших и отомстить за всех, оставшихся здесь! Приказ вам понят...

Колька, ты его слушай, он правильно говорит, не дав мне закончить, поддерживает Горячаев. Если дойдёшь, то расскажешь, как мы тут гибли... в первый день войны.

Коканов, вытирая рукавом навернувшиеся из глаз слёзы, со стоном поднимается и, опираясь на винтовку, расщеплённый приклад которой упирает себе в подмышку, делает несколько хромых шагов, уходит из окопа, но вдруг останавливается, поворачивает в нашу сторону свою голову и произносит: Прощайте мужики!