– Джентльмены, не будете ли так любезны?..
И сопроводил слова жестом, от которого распахнулась куртка и стала видна рукоять пистолета. Они вопросительно посмотрели на Анхеля, тот махнул рукой и произнес пару слов, позволивших им встать и неспешно выйти без ущерба для их жалкой чести.
Когда за ними захлопнулась дверь, Мардер ткнул пальцем в экран; Анхель взял пульт и приостановил порнушку. Тогда его гость заговорил:
– Анхель, ты знаешь, кто я такой?
– Да, ты живешь в большом доме на Птичьем острове. Я слышал, у тебя есть связи и мы будем с тобой делать дела.
– Я не об этом. Я о том, что был женат на твоей сестре.
Лицо мужчины приняло озадаченное выражение.
– На Хуаните?
– Нет, Соледад. Она уехала давным-давно вместе со мной. Ты тогда был совсем еще маленьким, лет пяти или шести. У тебя недоуменный вид – ты что, никогда не слышал про Соледад? Ни от родителей, ни от соседей, ни от родни?
Анхель пожал плечами.
– Да не то чтобы. А, теперь понятно, почему ты спросил меня про отца, когда мы были в доме Гусмана. Я еще гадал, с какой это стати. Ну да, Соледад… вроде припоминаю ее, но она была намного старше меня, и фотографий не осталось, а отец жутко злился, когда кто-нибудь из домашних заговаривал о ней. Короче, я думал, она давно умерла.
– Умерла, но не так давно, – сказал Мардер. Ему хотелось поскорей убраться отсюда, из этой непотребной пародии на место, которое почти сорок лет жило в его памяти как преддверие рая, – место, где Данте впервые увидел свою Беатриче.
Анхель опять пожал плечами. Мардер спросил:
– Как ты связался с тамплиерами?
– Тут ведь как бы их район. А до этого я работал на Ла Фамилиа.
– А ничего, что они убили твоих родителей?
– С матерью вышло по ошибке. С тем парнем разобрались.
– А как насчет отца?
– Он сделал свой выбор.
– И тебя это устраивает? Не смущает, что содержишь для бандитов дом свиданий? Вот такая у тебя жизнь, значи-т?
– А тебе-то какое дело? Ты и сам бандит, говорят.
– А такое дело, что ты мой
Лицо Анхеля смягчилось, как будто из-под толстого панциря бандита пытался пробиться давно пропавший человек.
– Знаешь, а если подумать, я ведь нашел какие-то фотки после смерти предков. Они где-то тут.
Он встал и, порывшись в картотечном шкафу, извлек оттуда черную рамку из картона.
– Она только на этой.
Мардер взял у него снимок. Это была студийная фотография большого формата, на которой все семейство представало в официальных позах, как было принято в те годы у мексиканцев с определенным положением. Дон Эстебан восседал на большом стуле; Кармела, его жена, стояла по правую руку, их дети Хуанита и Анхель – по бокам от матери, а старшая дочь, Мария Соледад, – по другую сторону отцовского трона, блистательная в своей невинности.
Чьи-то злые когти впились Мардеру в живот, стали раздирать горло. Он сказал – точнее, прохрипел:
– Анхель, можно взять ее на время?
И снова пожатие плечами.
– Черт, да забирай совсем, чувак. Теперь моя семья – Лос Темплос.
– Вижу, с возвращением к истокам не заладилось, – заметил Скелли, дожидавшийся в машине.
– А что, так заметно? Я-то его запомнил милым мальчуганом, а тут какой-то грязный бандюга, заправляющий борделем. Он дал мне вот это.
Скелли взглянул на фотографию.
– Ах,
Он завел двигатель, и пикап тронулся в сторону дома.
Мардер снова вгляделся в снимок. Да, для идеала нос у нее был широковат, форма лица не строго овальная, глаза меньше, чем надо бы. И все же даже на фотографии чувствовалась живущая в ней поэзия, совершенная чистота прекрасной души. То, чего у Лурдес нет, подумал Мардер; то, что заставило его сердце екнуть в тот же миг, как он увидел ее. Заставило бы и сейчас, какой бы там у нее ни был нос.
– Кстати, о Лурдес, что еще за история с этой поездкой? Хочешь накупить ей шмоток и пристроить в сериал?
– Примерно так.
– Хе-хе, забавно. Как-то не подозревал в тебе любителя малолеток.
– Ах, так ты думаешь, что я решил приодеть шестнадцатилетнюю девчонку и помочь ей в жизни, потому что трахнуть ее хочу?
– А что, не хочешь? Ну я-то ой как хочу. И она тоже хочет. И какой-то пронырливый
– О чем ты?
– По вечерам она снимает эту целомудренную школьную форму, натягивает топик, облегающие шорты и выбирается из дома с каким-то парнем лет под тридцать. Хихикает в чапарале, покрывальце расстилает на пляже, под утесом. И сладко так покрикивает. Вообще-то, от такого даже встает немного. Мне чуть ли не уши затыкать приходится.
– Что ж, это ее жизнь, – проронил Мардер после паузы. – Она мне не дочь.