День мертвых

И надежды могли бы сбыться, не будь Эстебан де Аро д’Арьес таким гордецом, потомком peninsulares[79], чистокровных испанцев, и не живи он в Мичоакане в тот период, когда перемирие между мафиозными группировками закончилось и войны наркоторговцев выплеснулись на улицы, и не откажись он продавать свою гостиницу некоему jefe Ла Фамилиа. Но именно так сложилась его судьба. И вот одним воскресным утром он и его жена сели в свой скромный седан – скромный, потому что Эстебан д’Арьес отказался от сребреников Ла Фамилиа, – и направились в церковь.

На полпути какая-то машина столкнула их на обочину, и дона Эстебана под дулом пистолета вытащили из салона. Его жена храбро набросилась на похитителей и за это словила пулю. Серебро или свинец, как говорят в Мичоакане; дон Эстебан выбрал свинец – и в должное время получил то, что выбрал. Какая-то частичка этого свинца, метафорически выражаясь, пересекла северную границу, словно невидимый крохотный иммигрант, и впилась в сердце Марии Соледад Беатрис де Аро д’Арьес Мардер, убив и ее тоже – так же метафорически выражаясь.

И Мардер в это верил, потому что с похорон его жена вернулась (она настояла, что полетит одна – мыслимо ли было брать с собой совратителя-гринго, который, если задуматься, и стал причиной этой трагедии?) уже другим человеком. Поначалу он списывал все на шок от утраты обоих родителей сразу, но шли месяцы, годы, и в конце концов Мардер обнаружил, что женат на какой-то незнакомой женщине. К тому времени они уже остались вдвоем, дети учились в колледжах, и вечера, наполненные молчанием, становились все длинней и длинней. Она забросила работу, пристрастилась смотреть телевизор – американские каналы, неслыханное дело! – перестала готовить и одеваться. Он предложил обратиться к специалисту, она отказалась. Но все-таки обратилась, хоть и втайне – ради таблеток. Начала их принимать, успокоилась. И все же, насколько мог судить Мардер, это была уже не Чоле, любовь всей его жизни.

Краем глаза Мардер уловил какое-то движение – и это была она, одетая в голубое платье с белым фартуком, в котором всегда обслуживала посетителей. Он подумал: «Вот и лопнул мистер Тень; в мозгу открылось кровотечение, и у меня начинаются галлюцинации, так что сейчас она подойдет, поцелует меня и заберет в рай, и там мне наконец объяснят, почему так вышло, почему она оставила вместо себя живой труп и в чем я виноват. А может, и не в рай, учитывая обстоятельства ее смерти». На секунду-другую по лицу его расплылась улыбка, но затем безжалостный объектив реальности сфокусировался вновь. Перед ним была тощая неряха с кислой физиономией, вместо белого, до хруста выглаженного фартука – мятый, покрытый пятнами. Она спросила, чего ему угодно, и Мардер заказал кофе с эмпанадой[80], просто чтобы отделаться от нее.

Официантка вернулась с мутным, жидким кофе и фабричным пирожком, перегретым в микроволновке. Откусив кусочек и сделав единственный глоток, Мардер подсунул под тарелку сотенную купюру и вышел. Было ясно как день, что за хорошей кухней и обслуживанием в «Лас-Пальмас-Флоридас» больше не ходят; как они вообще умудряются держаться на плаву? Какой-то господин, явно нетрезвый и явно иностранец (рыжеволосый, круглолицый, средних лет), регистрировался у стойки в компании молодой женщины, с трудом балансировавшей в туфлях на четырехдюймовой платформе; на ней был шелковый шарф, повязанный наподобие топа, и юбка, которая едва прикрывала ее круглые высокие ягодицы. Мардер глядел им вслед, когда они удалились в номер, покачиваясь, хватаясь друг за друга и хихикая на двух языках.

Он спросил у портье, где найти Анхеля д’Арьеса. Юнец пожал плечами и снова взялся за чтение. Мардер выхватил журнал у него из рук, повторил вопрос и очень смутился, когда на лице несчастного парня мелькнул неподдельный ужас. Он вложил в журнал сотенную купюру, и портье кивнул на дверь с табличкой OFICINA.

Мардеру уже приходилось бывать в этой комнате. В прежние дни обстановка состояла из старомодного стола со сдвижной крышкой и ячейками для бумаг, застекленного книжного шкафа, двух деревянных картотек, вращающегося кресла, двух гнутых стульев из бара и дивана, набитого конским волосом, – на этом диване молодой Мардер тайно и с превеликим удовольствием миловался с девушкой своей мечты.

Сейчас на диване восседал Анхель, на стульях – двое молодых оболтусов, классических ni-nis. На экране большого настенного телевизора трое людей занимались сексом. Раньше на этом месте висел образ Богородицы Гваделупской в рамке под стеклом. В комнате пахло марихуаной и выдохшейся текилой.

Когда Мардер вошел, все глаза обратились к нему.

– Привет, Анхель, – сказал он.

– Чего тебе надо?

– Поговорить. Не мог бы ты выключить эту штуку и попросить своих друзей, чтоб они оставили нас на минутку?

Анхель не шевельнул и пальцем и снова уставился на экран. Свечение от копошащихся тел на экране окрашивало его лицо в нездоровый розовый цвет, как будто у него было что-то с кожей. Мардер встал перед телевизором и обратился к лоботрясам: