День между пятницей и воскресеньем

— Побежал дружку своему докладывать, да? — Тамара помчалась за ним. — Ну и докладывай. Можно подумать, я испугалась! Да куда он от меня денется!

Он молча дошел до двери, опустился на диванчик и стал зашнуровывать ботинок.

— А я не позволю, чтобы со мной так обращались! Нечего делать из меня шлюху! Да, ко мне пришел друг, и что тут такого? Ты меня за руку не ловил! И свечку не держал! Кто тебе вообще поверит? А вот чем там мой благоверный занимается, это еще надо проверить! Усвистел, и ни слуху ни духу! Что, от баб своих оторваться не может, да?

— Тамара, — он завязал шнурок и поднял на нее глаза. — Коля попал в серьезную аварию. Он запретил тебе говорить, чтобы ты не волновалась, но я вижу, ты не волнуешься. Я передам ему только, что у тебя все в порядке. Больше ничего говорить не буду. А ты все-таки позвони мужу. Он довольно сильно пострадал.

Он думал, она испугается, думал, она расстроится, но она запрокинула голову и громко захохотала.

— Авария? А-ха-ха! Ой, можно подумать, я куплюсь на эти твои страшилки! Усовестить меня захотел?

Он встал, взял трость, открыл дверь и сказал:

— До свидания, Тамара! Не буду отвлекать. Больших тебе спортивных достижений.

Он вышел на площадку, вызвал лифт.

— Стой! — раздалось у него за спиной. — Он что, загулял? — Она высунула голову в дверь и смотрела на него с прищуром.

— Тамара, он разбился, я тебе уже сказал.

— Ладно, хватит уже врать! Честно говори мне, у него баба? Он прям серьезно загулял?

Леонид молча шагнул в лифт, нажал на первый этаж и уехал, даже не посмотрев на нее. А Тамара вернулась в квартиру, прошла на кухню и плюхнулась на стул.

— Надо принимать меры, — сказала она. — Надо срочно принимать меры.

Леонид. Лидочка. Сейчас

Леонид виделся с Лидочкой каждый день. И неважно, сколько у него было работы, насколько сложными были дела в суде, он должен был ее увидеть. И не просто увидеть. Он всегда мечтал прожить с ней целую жизнь, долгую и счастливую, но сейчас, когда он узнал, что времени у них почти не осталось, он и не подумал смириться и отказаться от своей мечты. У них будет долгая и счастливая жизнь, сказал он себе, непременно будет, просто нужно будет уместить ее в те годы, а может, и месяцы, которые им остались. И он делал для этого все. Сначала он долго смотрел их семейные альбомы и слушал рассказы девочек о том, что любит их мама, а что не любит, о том, чем она занималась, куда ездила, какие фильмы часто смотрела, какую одежду носила, он собирал детали по крупицам, он все записывал, собирал в большую папку — он знал, это будет его самым главным делом, делом его жизни, и он должен был выиграть это дело. Дело против времени, дело против ее болезни.

Он придумывал для нее не просто истории, а целые миры. Сначала она относилась к ним с недоверием, а потом уже ждала, чтобы поскорее услышать от него… свои собственные воспоминания. Она садилась в свое любимое кресло у окна, и он рассказывал ей, что с ними приключилось, куда они ездили, что они видели, где они были. Иногда она делала вид, что вспомнила, а может, она и правда что-то вспоминала. Странное дело, но если истории были реальными, они нравились ей меньше. Как-то он осмелел и попытался рассказать ей, что они ездили в поселок ее детства — доктора считали, что воспоминания из прошлого самые яркие, самые прочные, и что именно они особенно полезны для пациентов с Альцгеймером. Лидочка внимательно слушала его, она, как обычно, ловила каждое слово — про то, как они собирали вещи, что положили в чемоданы, как потом ехали на такси на вокзал, как сели в поезд, про чай в подстаканниках, кусочки сахара в бумажной обертке с нарисованным поездом, про вечно влажное постельное белье, которое сначала нужно было развесить в купе, а только потом постелить. Про желтые фонари, которые бросали свет в окна поезда, про станции, на которых старушки продавали ароматную вареную картошку с укропом: «А соленые огурчики? Мы ведь купили соленых огурчиков?» Конечно, купили, кивал он. И жареных пирожков тоже. С капустой? Да, непременно, с капустой. И с картошкой тоже? Разговоры о еде ей очень нравились. А потом он рассказывал, как рано-рано утром они с ней вышли из поезда и пересели на автобус, и он повез их мимо полей с кукурузой и подсолнухами. Ехать было долго, но было еще утро, было не жарко, а в автобусе были открыты окна.

— Не окна, — поправила она. — А люки в крыше. Окна не открывались.

— Точно, — исправился он.

А потом автобус приехал к автовокзалу, красивому, но ужасно запущенному зданию со щербатыми колоннами и пыльным фасадом. Он забрал их чемодан, и они пошли пешком, вдоль длинного забора по тротуару под высокими тополями, потом вышли на длинную аллею, тенистую, старую, там тоже по обе стороны были тополя, и они пошли дальше.

— Нет, — вдруг категорично сказала она. — Я туда не ездила. Я никогда там не была, — и посмотрела на него холодным взглядом.