День милосердия

Затарахтел крановый звонок, поехала стрела, покатилась тележка с крюком, и вскоре бадья с раствором зависла над Сергеем. Кончай ночевать, начинай вкалывать! Разлили раствор в три ящика, спустили бадью вниз, крикнули Коханову, чтобы подбросил кирпичей. Приплыли и кирпичи, три связки. Разнесли их на три угла, встали три богатыря, и понеслась, родная, в рай! Хочешь не хочешь, а запляшешь шустрячком, когда с Балтики поддает тебе в самое рыло — ни укрыться, ни спрятаться. Хорошо Коханову: обеспечил каменщиков, опустил крюк и, пока никому не нужен, ноги кверху, носом в книжку — сидит, почитывает, светло, тепло и мухи не кусают. А тут, на ветру, уже не «раз — два — три — четыре», а «раздватричетыре»! Вот, кстати, не забыть бы спросить мужиков про трудовой ритм, но сразу же и забыл обо всем на свете — кладка пошла все круче, напористее, со скоростью штормового ветра. Лишь бы поскорее закончить эти последние три-четыре рядка да вниз, отогреться в вагончике.

Выстрелила пушка, и они, словно сговорившись, все трое уложили по последнему кирпичу. Стенка пятого этажа была кончена, аккорд выполнен, можно было переходить на третий этаж, класть плиты перекрытия. Но Кузичев, всегда дотошно доводящий сам до конца все мелочи, решил еще кое-где подправить гнезда, затереть выступы, казавшиеся ему неровными, и потому отпустил Сергея и Мартынюка обедать.

В столовой конторские сказали Сергею, что Надюха уехала на базу, наверняка до вечера. Обычно они встречались здесь в перерыв и вместе обедали. Сегодня вообще какой-то раздерганный день, после работы придется ехать в институт — значит, увидятся лишь у профессора. Он надеялся, что зачет не отнимет много времени. Раньше всегда можно было договориться с парнями и педагогами, чтобы пропустили побыстрее. К заочникам отношение снисходительное, понимают, что люди заняты выше головы. Но если говорить уж по всей строгости, то из вечерников да заочников выпускать надо бы ровно половину, потому что как раз половина, бесцеремонно пользуясь добротой и снисходительностью, проскакивает нашармачка, а половина таки действительно пыхтит и учится добросовестно, переползая с курса на курс на одном лишь собственном энтузиазме. Сергей до последнего времени не очень-то задумывался, к какой группе относится он сам: халтурщиков, которые правдами и неправдами стремятся получить диплом, или добросовестных, стремящихся не только к «корочкам», но и к знаниям. Теперь же, особенно после подслушанного разговора профессора со стариком, возникло в нем смутное еще, горьковатое ощущение зависти к таким людям, а точнее, к той заманчивой легкости, с которой они говорили о вещах, никогда им не слышанных. Он стал догадываться, что, видимо, знание само по себе представляет какую-то еще невнятную для него, но могучую силу…

Направляясь к раздаче, он чуть не столкнулся с Ириной Перекатовой: идет, кнопка, прямо на него, под ноги не смотрит, в глазищах печаль сырого бора. Остановилась перед ним, поднос клонится, вот-вот покатится все, что набрано, а набрано всего ничего: блюдце манной каши да стакан компоту. Резанула его почему-то эта каша. Надюха, бывало, как наберет — на подносе не умещается: первое, два вторых, два третьих да пирожков еще каких-нибудь, пирожных парочку. А эта — пигалица. Он подхватил поднос за край, поставил на свободный столик. Она стоит, бедолага, глаз с него не сводит, того и гляди слезы брызнут.

— Ты чего? Садись ешь, — сказал он, мягко, бережно прикоснувшись к ее плечу.

Она покорно села, подперла лоб дрожащей рукой, уставилась в кашу, словно задремала. С небрежностью, которая самому ему показалась отвратительной, он взлохматил ей прическу, вздыбил от затылка ее густые волнистые волосы, спросил смущенно:

— Ну, чего нос повесила? Тяжелый день?

Она кивнула с улыбочкой, не поднимая глаз. И вдруг губы ее дрогнули, приоткрылись — то ли сказать что собралась, то ли расплакаться, но от раздачи подошли с подносами, гомоня и перекрикиваясь, отделочницы во главе с тетей Зиной. Сергей поздоровался с ними, вяло огрызнувшись на подкусывание звеньевой, не преминувшей поддеть его за то, что, дескать, сбежал от застолья и обидел девочку. «Нет уж, бабоньки, лучше с вами не связываться», — решил Сергей и, ткнув Ирину в плечо со словами: «Ешь давай», поспешил отойти от греха подальше.

Настроение было неважное, все в нем, казалось, напряглось, туго натянулось от этой встречи, но аппетит, как всегда, был волчий, и Сергей, хоть и был задумчив и угрюм, рубанул не меньше, чем обычно.

После обеда, как и велел Ботвин, Сергей поднялся на третий этаж класть плиты перекрытия. На дощатом настиле на корточках, привалившись к стене, сидели Кузичев, Коханов и Мартынюк. Плит не было, а посему перекур.

— Слушай-ка, тебя дожидаюсь, — сказал Коханов Сергею. — Я тут мужикам уж рассказывал. Вчера один кирюха отдал мне за бутылку старые книжки — так, пустяковины. Но среди страниц попались три листка. Второй день голову ломаю, не могу отгадать, откуда текст. Ты сейчас вроде у профессора истории вкалываешь?