День милосердия

— Можно ли считать прогрессом, когда ради великих целей губят тьму народа? Вот Петр, например, или…

— Понял вас, — живо откликнулся Андрей Леонидович. — В истории есть, как некоторые считают, закон, который еще толком не сформулирован, но примерно он звучит так: то, что должно произойти, произойдет обязательно, рано или поздно, и если искусственно оттягивать, тормозить процесс, то это лишь усугубит болезненность разрешения от бремени, но роды все равно состоятся. Я не совсем разделяю это мнение. Что же касается эпохи Петра, то тут, говоря языком ортодоксальной науки, произошла революция сверху, и поэтому, как всякая революция, она не могла быть бескровной, тем более если учесть ту глубину отсталости, из которой Петр начал вытягивать Россию. В свое время Александр Сергеевич Пушкин заметил… Дословно не помню, но смысл таков: дела Петра государственного масштаба исполнены мудрости и свершались как бы на века, а некоторые его указы как будто бы вырвались у нетерпеливого самовластного помещика, который привык понуждать своих нерадивых холопов кнутом и каторгою. Тут весь Петр. А потери — потери неизбежны. Люди нередко бывают консервативны, стремятся сохранить статус-кво, существующее положение вещей, подчас забывая, что мир изменяется непрерывно и что гармония возможна не в статике, а лишь в динамике, в непрерывном изменении всего во всем и всегда. Самая страшная сила — сила косных традиций. Вот с этой силой и схватился Петр.

— А вы не преувеличиваете роль личности в истории? — снова прохрипел Коханов, еще теснее надвигаясь на Сергея. От него так разило винным перегаром, что Сергей осторожно отпихнул его локтем.

— Роль личности? История учит нас, что никогда не вредно преувеличивать роль личности — так-то будет надежнее. Но если говорить всерьез, то могу сообщить к вашему сведению, что человечество страдало и страдает до сих пор от поклонения вещам, богам, личностям и идеям. Так вот, Петр — несомненно, гениальная личность, но из того сорта гениев, которые подавляли своей гениальностью. Есть, как известно, и другой сорт: которых подавляли, к примеру — Джордано Бруно, Галилей, Пушкин, Достоевский, Шевченко… Не надо преувеличивать, но куда опаснее преуменьшать. Опаснее потому, что в наши дни от одного нажима кнопки зависит судьба всего земного шара.

— Я вижу, вы изучаете биоритмы Петра во время Полтавской битвы и Прутского похода, — сказал Коханов, вовсе не думая отодвигаться и дыша прямо на профессора. — Неужели это могло повлиять на ход сражений?

— Петр лично руководил Полтавской битвой. Не думаю, что биоритмы сыграли решающую роль. В науке любой новый измерительный прибор всегда желателен, а эти таблицы — тоже своего рода инструменты.

— Андрюша, — страдальчески улыбаясь, напомнила о чем-то своем Христина Афанасьевна.

Андрей Леонидович, явно спохватившись, горячо, обещающе кивнул ей, но тут же снова увлекся незаконченной мыслью:

— Петр был настолько сильной личностью, что, не исключено, обладал интенсивным, так сказать, полем воздействия на окружающих. И если то, что я говорю, — не бред собачий, следовательно, биоритмы Петра и в день Полтавской битвы, и на Пруте имели-таки какое-то значение.

— А лично мне Петр противен. Злодей и хам, — безапелляционно заключил Коханов.

— Не буду спорить. Но вот лишь некоторые указы, которые почему-то мало известны широкому кругу, а вы уже сами помозгуйте. Тысяча семисотый год — повеление завести в Москве восемь аптек без права продажи в них вин, а зелейные ряды с непотребными травами и ядами закрыть; запретить продавать и носить с собой остроконечные ножи, чтобы меньше резались по пьяной лавочке. Тысяча семьсот первый год — запретить подписываться уничижительными именами, вроде — Ивашка, Петрушка, Николашка, а также падать перед царем на колени и зимой снимать шапку перед дворцом. Тысяча семьсот второй год — указ о введении в России первой газеты; указ против затворничества женщин, разрешение отказываться от вступления в брак при несогласии невесты. Тысяча семьсот четвертый год — указ, запрещающий убивать младенцев, родившихся с физическими недостатками, тут же запрещено хоронить мертвых ранее трех дней. И так далее. Были бы мы сейчас такими, какие мы есть, если бы не преобразовательная деятельность Петра? Подумайте сами. Лично я, — Андрей Леонидович сделал ударение на слове «лично», повторяя интонацию, с какой произнес это слово Коханов, — лично я против категорических утверждений. Излишняя категоричность, поверьте, — не лучший признак.

Он внимательно, как бы проверяя впечатление, которое произвели на Коханова его слова, посмотрел на него и, убедившись, что тот не в обиде, расхохотался и одобрительно похлопал его по колену.