День милосердия

Остановился он возле гастронома. Пересиливая усталость, долго сидел неподвижно, закрыв глаза, вслушиваясь в работу двигателя. Он любил и знал машину, наездил не одну сотню тысяч километров, а когда был помоложе, всегда сам делал мелкий ремонт своей старенькой «Победе». Только давненько это было, уже лет пять как не прикасался к своей машине, лишь изредка заглядывал в гараж — там ли, не угнана ли еще. Как поставили директором, не то что на машину, на жену времени не осталось. Бывало, месяцами виделись только мельком, утром за завтраком да поздно ночью, если жена случайно просыпалась от скрипа кровати под его грузным телом, когда он валился почти бездыханный от усталости. Месяцами! Но что поделаешь — пускал комбинат, цех за цехом, корпус за корпусом, все пять лет. Да и сейчас не скажешь, что комбинат раскручен на всю катушку — еще столько всяких мелочей, вроде этих «хвостов»… Хотя какая же это мелочь, если вдуматься? Тонны ценнейших металлов ежегодно будут сбрасываться в канализацию, в то время как целые отрасли промышленности испытывают в них острую нужду. Конечно, если рассуждать по-хозяйски, то надобно эти «хвосты» бережно собирать и пускать на дальнейшую обработку, но… но это уже за барьером его, мороховского, ведомства, это уже совсем другое министерство…

Опять он скатился к проклятым «хвостам»! Не об этом надо думать сейчас, не об этом! Ему захотелось поговорить с женой, поговорить по душам, как когда-то бывало, а когда — он уже и забыл. Поговорить не о заводе, не о том, что в цехе выщелачивания опять переливы и вот-вот нагрянет комиссия, и не о том, что теперь сильнее всего пекут «хвосты», а просто о жизни, о ее жизни, о его жизни, о жизни их детей. Да просто поболтать, в конце концов. Взять вина, конфет и уехать куда-нибудь в лес, на поляну — в тихий чистый уголок…

Он сидел в машине, откинувшись на спинку сиденья и устало прикрыв глаза. Сигарета дымилась у него во рту, но он не затягивался — не хотелось, дым казался противным, но и выбросить ее не было сил. Дома, пятиэтажные коробки, лес за поселком, дорога с телеграфными столбами — все казалось через прищуренные веки нереальным, мерцающим, расплывающимся. И день, как назло, выдался очень жаркий. В машине было душно, от нагретой крыши веяло зноем. Иван Сергеевич обливался потом, его знобило. Какие-то люди, шедшие по дороге, остановились возле машины, и кто-то спросил, не подбросит ли он их до вокзала. Не расцепляя тяжелых, словно склеившихся, век, он процедил сквозь зубы «нет». Люди ушли, цокая по асфальту коваными подметками, и по звуку их шагов он догадался, что это были солдаты.

Он сидел и прислушивался к своему сердцу. Оно словно переместилось из груди в голову и, раздвоившись, шумно стучало где-то возле висков. Биение то ускорялось, и он начинал дышать реже и глубже, стараясь как бы придержать его, то замедлялось, — тогда темнело в глазах, дыхание учащалось, и он холодел от страха: казалось, вот-вот, еще удар, и оно остановится. Но сердце, как тяжелый кривошип, достигнув верхней точки, снова набирало скорость. Он сидел, а ему казалось, будто его качает — то погружает в яму, то вскидывает на гребень волны.

Ему обожгло губы, он понял, что это прогорела сигарета. Преодолев страшную тяжесть, он поднял руку и выбросил окурок в окно. Тотчас сердце отозвалось бешеной пляской, он чуть не потерял сознание. Когда перед глазами снова посветлело, он достал валидол, две таблетки, и положил в рот. Мятная сладкая прохлада ударила в нёбо, несколько минут он сидел неподвижно, стараясь ни о чем не думать. Ему стало легче. Он выключил двигатель, сходил в магазин, купил бутылку коньяка, несколько бутылок боржоми, яблок, колбасы, сыру, конфет. Все это он небрежно сложил на заднее сиденье и, потный, задыхающийся, пошел к автомату звонить жене.

С трудом отыскал в своей записной книжке ее служебный телефон — номер полустерся, он едва вспомнил последние цифры. Татьяна оказалась в учительской, на месте.

— Иван? Ты? — удивилась она. — Что случилось?

— Слушай-ка, Таня, я тут с машиной, возле гастронома, давай махнем куда-нибудь — в лес. А? Как ты?

— В лес? Сейчас? Не понимаю, что за фантазия?

— Да просто походим, поговорим. Давай!

— Слушай, ты меня разыгрываешь? У меня нет времени. Сейчас зазвенит звонок — надо присутствовать на уроке.

— Отмени, перенеси. Прошу тебя.

— Не могу, обещала.

— Я себя очень плохо чувствую, — сказал он дрогнувшим голосом.

— Что с тобой?

Ему хотелось пожаловаться, сказать, что чуть-чуть было не отдал богу душу, но он пересилил себя и небрежно сказал:

— Мотор что-то барахлит, перебои.

— Что? Мотор? Какой мотор? Ах да… — Она помолчала и с тревогой в голосе, и с раздражением сказала: — Сколько я тебе говорила: сходи к врачу! Вот возьми сейчас и вместо леса сходи в поликлинику.

— Да?

— Прошу тебя, сходи, Ваня.

— И все?

— Сходишь? Обещаешь? Извини, мне надо идти.