Они решили выйти и при этом держались с большим достоинством. Они не были больны, не умирали, они только ослабели. Очень сильно ослабели.
– Могли бы хоть спасибо сказать, – пробурчал Каюзак.
Его услышал коллега – полицейский Ален Билсхейм.
– В прошлом году мы целовали бы вам ноги, а теперь или слишком рано, или слишком поздно.
– Но мы же все-таки вас спасли!
– От чего?
Каюзак разозлился:
– В жизни не встречал такой неблагодарности! Нет, помогать ближнему – напрасный труд!
И он плюнул на пол подземного храма.
Один за другим семнадцать узников подземелья поднялись наверх с помощью веревки. Солнце их ослепило. Они попросили повязки, чтобы защитить глаза. Потом уселись прямо на землю.
– Ну, говорите же! – воскликнула Летиция. – Расскажи мне обо всем, Джонатан! Я твоя кузина, Летиция Уэллс, дочь Эдмонда. Расскажи, как вам удалось продержаться так долго под землей!
Джонатан Уэллс заговорил от имени всей общины:
– Мы просто приняли решение жить и решили жить сообща, вот и все. Нам проще помолчать. Извините нас.
Старая Августина Уэллс оперлась спиной на камень. Она отрицательно покачала головой, услышав предложение полицейских.
– Ни воды, ни еды. Дайте нам по одеялу, нам здесь холодно. – И добавила со слабой улыбкой: – Растворилась жировая прослойка.
Летиция Уэллс, Жак Мельес и Жюльетта Рамирес думали, что они придут на помощь умирающим. И теперь растерялись, не зная, как себя вести со странными скелетами, общавшимися с ними со спокойной снисходительностью.
Они посадили их в машины и отвезли в больницу для всестороннего обследования. Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что со здоровьем у спасенных гораздо лучше, чем можно было предположить. Безусловно, всем им не хватало витаминов и протеинов, но никаких внешних и внутренних повреждений не было, как не было и изменений на клеточном уровне.
В голове Жюльетты Рамирес зазвучала фраза, похожая на телепатическое послание.
Несколько часов спустя Летиция Уэллс уже разговаривала с психотерапевтом, который осматривал выживших.
– Не понимаю, что с ними, – признался он. – Они практически не разговаривают, и всё улыбаются так, словно принимают меня за идиота. Но самое удивительное и непонятное вот что: стоит прикоснуться к кому-то из них, как реагируют все, словно они – единый организм. Но и это еще не все!
– И что же еще удивляет?
– Они поют.
– Поют? – не поверил Мельес. – Вы, наверное, плохо расслышали. Им трудно говорить, и они таким образом пытаются восстановить речь или…
– Нет. Они поют. Сначала издают разные звуки, потом выходят все на одну ноту и тянут ее долго-долго. На этой ноте начинает вибрировать вся больница, но пение приносит им очевидное удовлетворение.
– Они сошли с ума, – догадался комиссар.
– Эта нота, возможно, нота единения, как в григорианских песнопениях, – предположила Летиция. – Мой отец очень ими интересовался.
– Звук может объединять людей, как запах может объединять муравьев, – поддержала Летицию Жюльетта Рамирес.
Комиссар Жак Мельес казался крайне озабоченным.
– Главное, никому ничего не рассказывайте и держите этих красавчиков на карантине до особого распоряжения.