День начинается утром

— Не бойся, я заметил, как он это делает, всё время смотрю.

Костик повернулся к Толику:

— Дадим?

— Пусть попробует, — азартно прошептал Толик.

Костик передал Шурке тридцатирублёвую бумажку, которую всё время сжимал в кулаке.

— Дяденька, а мне можно попробовать? — спросил Шурка у беспалого.

— А деньги есть?

— Вот!

Шурка помахал деньгами.

— Грабь бедного калеку, обирай! — пронзительно закричал беспалый. И раскинул верёвочку.

Шурка долго смотрел, потом сунул палец. Петля затянулась. В толпе никто этому не удивился. Снова легла бечёвка и снова затянулась вокруг Шуркиного пальца.

— Ай, ай! — кричал беспалый. — Грабёж среди белого дня. А ну, давай ещё. — И третья десятка перешла в руки Шурки. Толпа зашевелилась, загалдела.

— Бежим, Шурка, — прошептал Костик, — всё равно обманет.

Беспалый поплевал на руки и бросил верёвочку по-новому, не так, как раньше. Шурка долго смотрел. Потом встал.

— Не хочется мне больше играть, — сказал он.

— Ты что это? С выигрышем удираешь, гад? — прошипел беспалый и вскочил. Но толпа мгновенно раздвинулась, пропустила мальчишек и снова сомкнулась.

— Ну, попадись ты мне, гадёныш! — крикнул беспалый.

Кто-то из толпы ударил ногой по чемоданчику с деньгами. Он перевернулся, деньги рассыпались по земле. Люди нагибались, хватали их. Беспалый бросался то к одному, то к другому. Началась драка. Мальчишки удирали во все лопатки, беспалому было не до них.

Толпа постепенно редела. Пошли шагом.

— Ох, Шурка, и здо́рово ты его! — сказал Толик.

Шурка скромно молчал. Вдруг он резко остановился. Глаза у него вытаращились. Показал пальцем направо. Ребята посмотрели и недоуменно переглянулись. Костик даже потряс головой.

О чудо! Среди кучи ржавых гаек и какого-то барахла лежала новенькая, ярко-оранжевая надувная лодка. Маленькая и аккуратная, она лоснилась на солнце апельсиновыми боками.

Как заворожённые, с приоткрытыми ртами, мальчишки медленно подошли. Они боялись отвести глаза — как бы это чудо не исчезло.

Только подойдя вплотную они посмотрели на продавца. И сразу восторг их немного остыл.

На них глядел, прищурив маленькие заплывшие глазки, известный всему городу тряпичник, спекулянт и жулик Мамед.

Жил он недалеко от Костика в маленьком домике за глухим забором. Говорили, что по национальности Мамед перс. Прямо из шеи у него росла рыжая борода, жёсткая, как медная проволока. На голове зимой и летом торчала каракулевая шапочка, а фамилия у него была какая-то дурацкая — Яя́. Он шнырял по дворам с грязным мешком за плечами и с железным крючком в руках — собирал тряпьё, бутылки, бумагу. И высматривал, что плохо лежит. После него часто пропадало бельё, сохнущее на верёвке, или ещё что-нибудь.

Мальчишкам и девчонкам он продавал варёную кедровую смолу. Её можно было жевать, выдувать из неё пузыри и щёлкать ими. Смолу он скатывал в колбаску и давал откусывать за три рубля небольшой кусок. Отмечал пальцем и говорил:

— Кусай!

А сам жульничал. Когда нагибались, чтобы откусить, передвигал палец.

— А, соседи! — сказал Мамед. — Торговать пришли? Покупать пришли? Много денег имеете?

Он кругло захохотал:

— Хо-хо-хо!

Костик присел рядом с лодкой, погладил её упругий бок.

— Откуда это у тебя, Мамед?

Лицо Мамеда сразу стало злым. Глаза покраснели и забегали, как мыши.

— У, шайтан! Собаки! — проговорил он.

— Кто? — спросил Шурка.

— Все собаки! Всё обобрали! Мамед не успел. Одна дрянь осталась Мамеду.

Он рассказал, что за речкой Келасури упал подбитый немецкий самолёт и не взорвался. Мамед побежал туда. Думал поживиться. Но кто-то успел раньше. Лётчиков раздели. Срезали кожу с сидений.

— Даже покрышки с колёс унесли, — жаловался Мамед. — У, плохие люди! Мне только эту дрянь оставили. Кто её купит? Думал парашют добыть. Сколько шёлка! Всё пропало!

Мамед чуть не плакал.

— Мы купим, — сказал Костик.

— Вы? — Мамед оглядел ребят и захохотал снова. — Хо-хо-хо!

— На что? На фантики? Хо-хо-хо!

— Вот! — Шурка протянул смятые бумажки.

Мамед замолчал. Пересчитал деньги.

— Мало, — сказал он. — Это очень хорошая вещь. Из неё плащ сшить можно. Триста рублей стоит.

Мальчишки переглянулись, разочарованные.

— У нас только сто шесть, — сказал Толька.

— Сто шесть?

Мамед задумался. Потом махнул рукой.

— Э, ладно! Мамед добрый. Давай сто шесть. Остальное отработаете.

Костик стал торопливо высыпать мелочь из карманов на рогожу.

— На паперти собирали? — ехидно спросил Мамед и тщательно пересчитал деньги.

Шурка потянул к себе лодку.

— Нет, сперва отработаете, — сказал Мамед.

— А как? — спросил Шурка.

— Вот, держите, — Мамед протянул большую коробку из-под папиросных гильз. — Принесёте три коробки табаку, — лодка ваша.

— А где ж мы его возьмём? — спросил Костик.

— В окурках, — ответил Мамед и равнодушно отвернулся.

Месть „купцу“

Коробка была здоровенная. Через три дня мальчишки знали все марки папирос. Они издали определяли, какой это окурок — «Пушка», «Эшери» или «Наша марка». Они пропахли табаком с ног до головы.

Ночью Костику снились окурки. А коробка всё не наполнялась. Ещё хорошо, что последнюю неделю не было бомбёжек. Видно, немцы решили, что бомбить больше нечего.