День народного единства: биография праздника

Наверное, труд Шкловского был бы благополучно забыт, если бы не тот самый расчет и чутье, которыми Шкловский, вероятно, руководствовался при выборе сюжета. Художественный очерк «Русские в начале XVII века» был замечен кремлевскими читателями. Как известно, Сталин, несмотря на свою занятость, регулярно просматривал основные художественно-публицистические журналы. Думается, он ознакомился с повестью Шкловского и оценил ее своевременные героику и пафос. Советско-польские отношения все более ухудшались. Как раз весной 1938 г. они вошли из-за Литвы в очередную фазу кризиса и советское руководство форсировало антипольскую пропагандистскую кампанию. Тему, поднятую в повести Шкловского, можно было удачно обыграть средствами кинематографа. Исторические фильмы по принципу аналогии обозначали вероятного противника дня сегодняшнего, о чем однажды вскользь выскажется председатель Главного управления кинематографии С. С. Дукельский применительно к планируемым фильмам «Александр Невский» и «Минин и Пожарский»: «Исторические темы, которые мы берем, должны звучать современно и актуально» [26]. Апелляция современности к прошлому была одной из причин, которая надоумила советское руководство вывести на экран Минина и Пожарского, чьи дела могли оптимизировать патриотические настроения в обществе. По словам Дукельского, идея постановки фильма «Минин и Пожарский» была подсказана «в руководящих инстанциях» (так обычно называли членов Политбюро, если не самого Сталина).[133]

Особый статус кинопроекта «Минин и Пожарский» подчеркивает механизм назначения к Шкловскому компаньонов. Ими не по собственной воле оказались режиссеры В. И. Пудовкин и М. И. Доллер. Для большей надежности к проекту были привлечены в качестве научных консультантов известные советские историки В. И. Лебедев и В. И. Пичета.

Первый из них был преуспевающим администратором от науки и достаточно зрелым исследователем. В 1938 г. он возглавил кафедру истории СССР исторического факультета МГУ. Научные изыскания Лебедева охватывали XVIII столетие, но и предыдущий век, на который пришлась Смута, также не ускользнул из его поля зрения. В 1928 г. он выпустил брошюру «Смутное время», перекликавшуюся своим содержанием с концепцией Покровского. Позже им было написано предисловие к книге Г. Шторма «Повесть о Болотникове». Незадолго до знакомства со Шкловским Лебедев вместе со своими коллегами С. В. Бахрушиным и К. В. Базилевичем провел научную студенческую конференцию на тему «Крестьянские войны в России в XVII веке». В архиве ученого сохранилась стенограмма лекции «Борьба с польско-литовской интервенцией в начале XVII в.». В лекциях по русской истории, которые Лебедев читал студентам в университете, он рассматривал Смуту прежде всего как внешнюю угрозу русской государственности, как национально-освободительную войну русского народа против польских интервентов.[134]

Более трагической предстает фигура «высокого, седого, с редкой для тех времен длинной шевелюрой» Пичеты. Выдающийся ученый, имевший солидную научную репутацию, был арестован в 1930 г. по так называемому академическому делу. Его обвинили во всевозможных мнимых преступлениях. Доведенный следователями до отчаяния, ученый чуть было не покончил с собой в тюремной камере, но в последний момент оборвалась веревка. Постановлением коллегии ОГПУ Пичета был выслан в Вятку. Пройдя через голод и болезни, через арест и осуждение единственного сына, испытав на себе равнодушие и подозрительность разнокалиберных чиновников, в конце концов Пичета был досрочно освобожден в апреле 1935 г. Как отмечает историк А. Горяинов, после освобождения у Пичеты появилось чувство неуверенности, выразившейся в том, что, занимаясь в архивах и создавая на основе отысканных документов новаторские труды, Владимир Иванович не всегда доводил их до публикации [11, 70]. Вернувшись в Москву, Пичета постепенно восстановил утраченные позиции в отечественной науке. В 1938 г. он стал профессором Московского пединститута им. В. И. Ленина и Московского университета. Воздавая должное своему консультанту, Шкловский позже напишет о Пичете: «Это был человек огромных и разнообразных исторических знаний, глубокого, пламенного патриотизма» [67, 208]. Известные факты говорят о том, что со стороны Пичеты не наблюдалось какого-либо цехового высокомерия. Он заинтересованно выслушивал писателя, перепроверял его выводы, правда, при этом не торопился переносить новаторские идеи Шкловского на академическую почву. Показателен следующий эпизод, о котором поведал сам Шкловский:

«Историкам было непонятно, почему Минин и Пожарский задержались в Ярославле весь июль, почему они так долго собирали полки, что основные силы прибыли в Троице-Сергиевский монастырь только 14 августа. Говорили, что русская рать боялась шведов, стоявших в Новгороде Великом. Авраам Палицын утверждал, что Минин и Пожарский были трапезолюбцы, что они пропраздновали, пропировали все это время.