День независимости

– Я не слышу вас, Тед, – говорю я в старую, пропахшую косметикой трубку и хмуро взираю на схематичного человечка, показывающего мне, что он задыхается: одна рука прижата к горлу, круглая, карикатурная физиономия выражает отчаяние. Помехи исчезают, и я слышу слова Теда о том, что Буш и Дукакис не смогли бы толково рассказать анекдот даже ради спасения собственных задниц. Одна лишь мысль об этом смешит его.

– Пока, Тед, – говорю я, уверенный, что он меня не слышит.

– Я читал, что Буш считает Христа своим личным спасителем. Есть такой анекдот… – слишком громко говорит Тед.

Я мягко укладываю трубку на рычажки аппарата, сознавая, что этот кусочек жизни – моей и Теда – закончился. И я почти рад этому.

Разумеется, моя святая обязанность – поскорее позвонить Маркэмам и сообщить им новость, что я и пытаюсь сделать, однако их номер в раританской «Рамаде» пуст. (Они наверняка завтракают в гостиничном буфете, гордые своим верным решением – впрочем, несколько запоздавшим.) Двадцать пять гудков, трубку никто не берет. Я перезваниваю, чтобы оставить сообщение, однако автоответчик переводит меня в режим ожидания, да так в этом мутном чистилище и оставляет – наедине с FM-станцией, передающей «Флейту джунглей». Ладони мои потеют, я досчитываю до шестидесяти и решаю перезвонить попозже, спешить уже некуда, на кону ничего не стоит.

Я мог бы позвонить и еще кой-куда. Разбудить, например Мак-Леодов угрожающим «деловым» звонком и намекнуть, ничего конкретного не говоря, на подачу иска по поводу задержки арендной платы – финансовые их тяготы меня-де не касаются; или сообщить Джулии Лаукинен, что «кто-то» позволил Теду ускользнуть из нашей сети. Позвонить Салли и еще раз подтвердить мои чувства к ней, наболтать все, что придет мне в голову, даже если это совсем собьет ее с толку. Однако ни к чему подобному я как-то не готов. Каждый из этих звонков слишком мудрен для сегодняшнего жаркого утра, да и вряд ли любой из них принесет мне какой-либо прок.

Я уже поворачиваюсь, чтобы подняться в комнату и еще раз растормошить Пола, как вдруг на меня нападает жгучее, почти перенимающее дух желание позвонить в Готэм – Кэти Флаэрти. Несчетное число раз я воображал, какую радость (и благодарность) испытаю, когда она вдруг появится на пороге моего дома с бутылкой «Дом Периньона» в руке и потребует немедля позволить ей ознакомиться с моим давлением, измерить мою температуру, выяснить истинную правду о том, как я жил со времени, когда мы с ней разговаривали в последний раз, и скажет, что, естественно, вспоминала меня не меньше чем миллион раз, и в каждом таком воспоминании гнездилось свое «а что, если?», и вот наконец решила отыскать меня с помощью «Ассоциации выпускников Мичиганского университета» и явиться ко мне без предварительного уведомления, но «в полной надежде», что явление ее нежеланным не будет. (В первом моем наброске этого сценария мы с ней разговариваем – и не более того.)

Я уже размышлял два дня назад в «моей» комнате у Салли о том, что мало есть на свете вещей более приятных, чем обращенная к тебе просьба ничего не предпринимать, вслед за которой на тебя сваливаются – и вроде бы по праву – все радости, какие только существуют на свете. Именно этого возжелал бедный Джо Маркэм от своей «подруги» из Бойсе, да только она его обхитрила.

Так уж вышло, что номер Кэти еще хранится в моей памяти с тех пор, когда я в последний раз слышал ее голос, а было это четыре года назад, сразу после того, как Энн объявила, что они с Чарли надумали связать себя узами брака, а детей она забирает с собой, после чего я, проделав в опустевшем воздухе несколько мертвых петель, приземлился в риелторском бизнесе. (В тот раз я услышал лишь автоответчик Кэти и не смог придумать, какое сообщение оставить на нем, кроме вопля «Помоги, помоги, помоги!», от коего решил воздержаться.)

В общем, не успев толком подумать, я набираю 212 – код города, когда-то с гарантией снабжавшего меня странной, трусоватой, вдвойне обременительной, низкой самооценкой, – то есть когда я работал там спортивным журналистом и жизнь моя начинала разваливаться в самый первый раз. (Ныне он представляется мне не более чуждым, чем Кливленд; таковы наделяющие нас новой свободой, но и принижающие побочные достоинства торговли недвижимостью.)