Я не хочу ни о чем жалеть. Господи, слышишь, давай запишем это мгновение – милость нищим детям, играющим на земле. Мы беззащитны. С Твоих подошв ловим песок – из него и строим. Господи, трое нас. Видишь – трое. Как и Тебя. Значит, Ты поймешь. Дай нам по вере, скрепи водой хрупкие стены песчаных хижин, духом войди в них, как входит рыжий солнечный отрок в небесный дом. Дай нам почувствовать свет и боль, нас, триединых, храни такими…
Ты написал меня, дал мне имя.
Дай же мне, Господи, быть собой.
Я вхожу в тебя медленно...
***
Я вхожу в тебя медленно. Медленно, чтобы ты ощутила и влагу гласных, и соль согласных, чтобы, стекая по пальцам, мои черты становились неясными, голос казался красным, а молчание – белым, каждый горячий знак оставался на коже – градацией напряженья, пунктуацией всех оргазмов, стихов, атак, обрекающих на дыхание и движенье подо мной, между строк, пробелами, от ключиц, по рукам, от плеча к запястью и вверх – губами обводить этот контур, к нему подбирать ключи, приникать, словно море, которое мыс купает в своей пене и ластится, глядя, как он горит в обнаженных лучах, рассыпаемых небом вместо золотых лепестков…
Волна сохраняет ритм.
Я вхожу в тебя нежно и медленно. Каждым текстом.
Останови меня на полпути...
***
Останови меня на полпути к знакомой пропасти… Я помню эти скалы, земную твердь, сведенную оскалом, и шрам обрыва… Видишь, впереди густой туман – в него скользит песок с крутого склона… Камни, осыпаясь, рождают в недрах эхо, и слепая земля поет на сотни голосов – не ангельских, не демонских – но тех, кому нет места в каждой из епархий… И я пою. И звук горчит, и пахнет бессмертием, разлитым в темноте. Останови меня. Ее края расходятся, как вспоротая рана, но пропасть дышит, чувствует, и странно, что там внутри однажды буду я. Смотреть нельзя. Упавших не спасти. Тропинка петли путает устало…
Но я иду.
Я помню эти скалы…
Останови меня на полпути.
Inside
***
Давай просто переживем эту зиму (с)
Все, что в нас остается – невыносимо. Оно не проходит в узкие двери сердца. Дорогая, давай прочувствуем эту зиму. После придет весна, я смогу согреться, выберусь из него, распахну калитку, вырвусь на волю словом твоим, слезами… Как же нам тесно в нем, когда дверь закрыта… Только вот мы его выбирали сами. Помнишь, искали – в газетах, на сайтах, просто на остановках, мучили всех знакомых: нет ли свободного сердца?.. А планировка, площадь, удобства и прочие знаки дома были бессмысленны… Нам так казалось… Если мы будем рядом, зачем нам еще пространство?.. А вот теперь вдвоем в этом сердце тесно – нет горизонтов для песен, стихов и странствий, странностей, страхов… Даже для страхов, слышишь? Ты не боишься. Я не боюсь сильнее. Просто бояться некуда – эта крыша нас замыкает… Небо уже светлеет. Сердце сжимается. Мы так близки, что мимо нас пролетает солнечный яркий мячик…
Мы неизбежно прочувствуем эту зиму. Вдвоем в этом сердце просто нельзя иначе.
Я хочу тебе сниться...
***
Я хочу тебе сниться – без нелепых предлогов, без замков и паролей, без звонков и советов, я хочу проникать в твои сны понемногу, сквозь закрытые веки согревающим светом, растворяющим звуком, осторожным касаньем, поцелуем и вдохом, отпечатками пальцев… Я хочу заходить к тебе в сон, воскресая, наполняясь тобой, и в тебе оставаться, прорастать, принимать твои теплые соки, распускаться цветком, раздвигая границы ощутимого мира… Ты не знаешь, насколько я люблю тебя.
Нет, я хочу тебе сниться.
Любовь не измеряется...
***
Любовь не измеряется. Она соизмеряет, делая возможной ту глубину, что ощущаешь кожей, нырнув в нее и достигая дна, сливаясь с ним – моллюском, плавником, крылом коралла, лентами растений, колеблемых волнами, словно тени, скользящие под водным потолком. В любовь не погружаются, в нее срываются с отвесного обрыва, и камнепад – рифмованный отрывок – взрывает ритмом тихий водоем. В любви не остаются, как на дне не замирают – таинство течений меняет свойства, формы и значенья, препятствуя бушующему вне другому миру, где идет война ориентаций, партий и религий…
Любовь не измеряется. Она соизмеряет равное с великим.
След
***