День отдыха на фронте

Шел долго. По пути встречались дома с обваленными крышами — в них попали немецкие бомбы, при виде разбитого жилья горло начинало давить, — ведь здесь остались чьи-то жизни, завершились чьи-то судьбы, раздавлено чье-то счастье… Встретилась раскуроченная, вывернутая наизнанку брусчатка двухсотлетней давности, за ней — две разбитых водокачки, сооружения местного значения, груды камней на месте бывших домов, в которые уходили черные провалы — норы в подвальные помещения. Чтобы пройти по такому городу, нужно иметь мужество.

Вольт не знал, имеет он его или нет, но как бы там ни было, расстояние до дальнего питомника он одолел и очутился около железных ворот с приваренной к ним красной звездочкой.

В капитальной будке, построенной из кирпича, сидел дежурный с новенькими малиновыми погонами на плечах, украшенными тремя лычками. В армии только что ввели погоны, новинка не вызывала ни восторга, ни возмущения, к ней отнеслись, как к обычной диковинке, знакомой по дореволюционным временам и не более того. Погоны царской армии, особенно золотые офицерские, народ помнил хорошо, а вот приживутся ли эти погоны, должно было показать время.

Сержант придирчиво глянул на Вольта:

— Чего тебе?

Вольт объяснил. Сержант, вспоминая что-то про себя, сощурил один глаз, потом другой, не вспомнил, была у них такая собака или нет, и переспросил:

— Лада, говоришь?

— Лада.

— А фамилию инструктора не помнишь?

Вольт виновато развел руки в стороны.

— В том-то и дело, что не помню.

— Тогда, парень, ничем помочь не смогу, — сержант тоже развел руки в стороны, в унисон посетителю, — так что извиняй, ежели сможешь.

Вольт втянул в себя воздух, сделался объемным, покрутил головой — уходить он не хотел, убежденность сержанта в том, что собаки по имени Лада в их вольерах не бывало отродясь, сработала от обратного, дала противоположный результат, и он решился:

— А можно мне собак посмотреть? Вдруг инструктор Ладе имя сменил?

— Такого быть не может. Не положено переименовывать собак. Это же все равно, что изменить судьбу…

— А вдруг?

— Никаких вдруг! Смешной ты, парень. Я же говорю, что такого быть не может в природе, в принципе, в корне, вообще в жизни питомников, а ты утверждаешь: может! Не может!

— Вы же понимаете, товарищ сержант, что значила собака в каждой ленинградской семье? Это же как родной человек, даже ближе.

— Пропуск нужен обязательно. У тебя пропуск есть?

— Нет.

— На нет, молодой человек, и суда нет.

И все-таки Вольт побывал в вольерах питомника, — в проходную вышел капитан и наткнулся на посетителя.

— Тебе чего?

Вольт рассказал, чего ему надо было, капитан отнесся к его поиску Лады сочувственно, все понял и велел пропустить гостя в питомник. Лады там Вольт не увидел.

Как не увидел дорогую собаку и в питомнике ближнем. Но следы ее там отыскались: на воротах, в будке всеми вопросами заправлял такой же сержант, как и в дальнем питомнике, знал он все — и кто командовал питомником в двадцать седьмом году, когда "собачьи школы" еще только затевались, и какого цвета носил рабочие панталоны Петр Первый, и что за невзорвавшееся снаряды лежат на дне Малой Невки — результат действия антифашистов где-то во Франции, на снарядном заводе, — знал даже отчество Гитлера, такой был этот человек.

— Была у нас Лада, — сказал он Вольту, — хорошая умная собака, восточноевропейская овчарка, умела толково работать, а вот проводник этими качествами не обладал… Как же его фамилия? — Сержант сморщил лоб, постарел на глазах лет на пятнадцать, седые волосы даже из ушей полезли, покачал головой удрученно. — То ли Ложкин, то ли Поварешкин, не помню… Может, Вилкин, Мискин, Тарелкин — что-то кухонное, в общем. Из головы вылетело, й-йэх! — сержант с досадою мазнул рукой по воздуху, сморщился еще больше.

— Да дело, наверное, не в фамилии, товарищ сержант, — негромко, предчувствуя что-то плохое, проговорил Вольт.

— Верно, не в фамилии, — сержант затяжно, будто наглотался воды, вздохнул. — В общем, гад этот с кастрюльной фамилией с голодухи съел вашу собаку… Как вы говорите, Ладу?

— Ладу, — разом севшим голосом подтвердил Вольт, в глотке у него что-то дернулось, заскрипело и стихло. Снег за окошком проходной будки заиграл серыми тенями, словно бы по сугробам перемещались мертвые питерские души. Новость ошеломила Вольта.

Сержант ободряюще притронулся к его плечу.

— Гада этого судили и отправили в Мясной Бор, в штрафную роту. Не знаю даже, жив он сейчас или нет? Не слышал про него ничего.

В ответ Вольт наклонил голову: понял, мол.

— Ты эта… — сержант вновь тронул его за плечо, — ты не тужись… И не тушуйся. Много кто ушел в мир иной, не только Лада. Слезы в глазах стынут. Но жить надо, парень. И ты живи! — Он хлопнул Вольта ладонью по спине. — И здравствуй! Расколотим немца — все заживем нормально, вся страна.

Вот такого сержанта встретил Вольт в просторной дежурной будке собачьего питомника. В углу будки, кстати, стояла винтовка.