День отдыха на фронте

Наступила пора, когда Вольта вызвали в военкомат, которым заправлял старый буденовец с пышными усами под легендарного маршала, — майор, ему помогал изуродованный на фронте старший лейтенант с костылями под мышками.

Увидев Вольта и с одного взгляда оценив его тщедушную, высушенную блокадой фигуру, буденовец остался недоволен физическим состоянием новобранца — Вольт за два с половиной военных так и не подрос, — ни на сантиметр…

— Хм-м! — хмыкнул военком осуждающе. — Ты на турнике умеешь подтягиваться? — Глаза его критически сощурились, лицо обрело боевой вид, будто он прицеливался в кого-то из своего именного пистолета. — Или ни разу не пробовал?

— Ну почему же не пробовал? Еще как пробовал!

— И сколько раз?

— Один — точно.

— А два?

— Два тоже, наверное, смогу… Надо попробовать.

— Надо попробовать, надо попробовать, — передразнил его военком, суконные уши на его буденовке закачались.

Вольт отметил про себя, что длинные гибкие уши эти очень похожи на собачьи, в следующий миг подумал, что не стоит обижать старика всякими сравнениями, не совсем удачными, вытянулся перед майором по-солдатски.

— А если мы тебя сейчас испытаем, на что ты тянешь?

— В таких случаях, товарищ подполковник, солдата стараются вначале подкормить, а уж потом устроить ему испытание.

— Хитрец, — майор усмехнулся, — молодец! В звании меня повысил, обед потребовал. Получи направление на медкомиссию. Если три раза на турнике не подтянешься — отправим тебя домой. Понял, новобранец?

— Так точно!

— Тогда дуй! — майор подтолкнул его рукой в спину. — И не плошай!

На медицинской комиссии Вольт отличился — поставил рекорд, подтянулся восемнадцать раз, что для голодного, сдавленного блокадой города было совершенно нереально.

Несмотря на голод, лишения, холод, Вольт оказался пареньком жилистым, ростом хоть и был всего с винтовку (в блокадную пору народ не подрастал, это не было дано, если рос, то только вниз, в землю, и Вольт тоже развивался так, не был исключением), а организм имел выносливый. Одно только подвело его, а так точно забрали бы в разведчики — зрение.

Он носил очки с толстыми стеклами, и выправить глаза не было никакой возможности — именно к такому выводу пришли ленинградские врачи.

Медицинская комиссия вынесла авторитетное заключение: Вольта Николаевича Суслова использовать на воинской службе не самого главного калибра — во вспомогательных частях. Тех самых, которые находятся во второй линии окопов, там и живут, и осколки ловят сачками тоже там.

Другой бы, получив на руки такой приговор, скуксился бы, начал обивать пороги какого-нибудь воинского начальства, проситься в летчики либо в инженерное училище, Вольт же принял вердикт, как нечто должное: если заставят чинить сапоги пехотинцам, он будет их чинить и менять истоптанные подошвы на целые, если прикажут пустые снарядные ящики превращать в корм для газогенераторных машин, он будет делать это, если скажут — хватай лопату и марш в атаку на врага, он пойдет с лопатою в лобовую атаку на фрицев.

Попал Вольт в удивительные войска, которые ни пехотными, ни химическими, ни автомобильными назвать нельзя — в группу машин АПК.

Что такое АПК? В переводе на нормальный язык — автопароформалиновая камера. Машины АПК были устроены на базе простых полуторок ГАЗ-АА.

Но машины эти не были простыми, как и не были обычными. Внешне АПК — рядовой грузовичок с писклявым слабосильным мотором и стертой до корда резиной, позади кабины смонтирован глухой, склепанный из толстого железа герметичный шкаф, рядышком — печь со змеевиками, двери топки находятся на расстоянии вытянутой руки от шофера, слева и справа от кабины — массивные, с пухлыми резиновыми прокладками, чтобы не выходил пар, бочки, предназначенные для прожарки красноармейской одежды…

Жарили печи хорошо, только любая пластмассовая деталька, попадавшая внутрь, мигом превращалась в грязную обгоревшую кляксу.

Можно было представить себе, какой внешний вид приобретала трофейная ручка-самописка, случайно угодившая в обжарку, — становилась кривым, с оплющенным низом комком неведомого материала, из которого торчало блестящее железное перо.

Ну и на что годна бывает после всего этого нарядная самописка? Оставалось только запулить ее в сторону немецких окопов, что красноармейцы и делали. Да еще вслед свистели двумя пальцами, воздух сотрясали.

Если в жарильню попадали боевые награды, ордена и медали, то им ничего не делалось, они выходили из плавильной камеры еще более чистыми, нарядными, чем были, посверкивали дорогим металлом…

К каждой машине АПК было положено три палатки, которые прибывшая команда тут же расставляла на земле. Первая палатка — черновая, грязная, в ней солдатики раздевались, сдавали обмундирование свое в обработку, хватали шайки и бегом неслись во вторую палатку, самую большую из всех, поставленную на шестнадцать кольев.