Читаем День открытых обложек полностью

Памятник тем, кого обличали и высмеивали: «Жора с Фифой на досуге танцевали буги-вуги…» Тем, что «стриглись под Тарзана, суживали свои москвошвеевские брюки до девятнадцати сантиметров понизу, танцевали особым стилем… Отнять у них можно было одно – будущее... исключая из институтов, выгоняя из комсомола, выдавая волчий билет… Населением в униформе легче руководить, чем людьми в разноцветных пиджаках».

еду еду на коне страшно страшно страшно мне я везу с собой окно но в окне моем темно…

Введенский А. И., поэт-заумник

А мы всё катили и катили по асфальту на черной «Волге», Славкин пел в машине, между Смоленском и Можайском:

Сегодня парень в бороде,а завтра где – в НКаВеДе.

Свобода, бля, свобода, бля, свобода!..

В Голицыно, под самой уже Москвой, залили в машину бензин, вышли размять ноги. Заканчивались четыре года моего ожидания, и Витя сказал:

– Вот приедешь домой, а у тебя разрешение на выезд.

Через пару дней появился Иван Федорович, наш участковый:

– Соломоныч, беги в ОВИР. Вроде выпускают тебя…

Мы уехали без надежды на встречу, но через тринадцать лет снова встретились с Витей Славкиным. Многое прошло мимо, многие прошли, – как расстались позавчера, продолжили прерванный разговор.

Как обойтись без Введенского А. И.?

Без зыбких его упований?

Летят божественные птицы,их развеваются косицы,халаты их блестят как спицы,в полете нет пощады.Они отсчитывают время,они испытывают бремя,пускай бренчит пустое стремя – сходить с ума не надо.


Отступление, которое к месту.

Если не теперь, то когда?

Гило, окраинный район Иерусалима.

Сидел в гостях. Кормили фаршированной рыбой. А напротив Бейт-Джалла: они на виду у нас‚ мы на виду у них.

Та-та-та-та – застучало.

– Это холодильник? – спрашивал.

– Это они стреляют‚ – отвечали.

Сидел – ел рыбу под хреном.

Та-та-та-та...

– Это они стреляют?

– Это холодильник.

Собака забилась под кровать от страха. Не выдержала – укусила хозяйку, кормилицу свою, а люди держались, не кусали друг друга.

Стекла двойные, непробиваемые, но всё-таки… Лучше не выходить на середину кухни, чтобы не оказаться в опасной зоне.

Как тут не вспомнить Витю Славкина, его «Плохую квартиру»? Где семья живет в тире, «жильцы знают, когда и куда начинают стрелять, когда заканчивают, приноровились к этому». На стене «плохой квартиры» развешаны мишени – клоуны, утки, зайчики, и потому не стоит заходить за линию огня. «Всё равно, – сказали, – место пропадает. Обживетесь, привыкнете, прекрасно будете жить…»

– Витя, – позвонил в Москву. – Ты провидец! Ты провидец, Виктор Иосифович! Реалии раскладываются по твоим сюжетам…

«Оркестр» и «Мороз», «Картина» и «Стрижка», «Попугай Жако» и «Плохая квартира» – его пьесы. Ходил на семинар молодых драматургов, которым руководил А. Арбузов; «Возвращая новую пьесу абсурда, он обычно говорил: ”У меня для вас лекарства нет”…»

Ему бы сочинить что-нибудь попроще, чтобы наверняка, но Славкин не хотел.

Да и не смог бы он – попроще.

– Не сжигайте декорации, – повторял заклинанием, когда цензоры не пропускали готовый спектакль. – Они еще могут понадобиться.

«…но однако шли года шел туман и ерунда…»

«Не понимаю, почему мои вещи называют заумными, по-моему, передовица в газете заумна».

 Введенский А. И.



Виктор Иосифович Славкин – снова о нем.

Живой. Веселый. Шумный и напористый. Не обидчивый на друзей-насмешников, которые задирали всякого.

– Что-то ты располнел, Витя.

– Это на мне пиджак такой.

– На лице тоже пиджак?

Хохотал вместе со всеми.

Разливал по стопкам с непременным присловьем:

– А, давайте!

Любил поесть, особенно макароны по-флотски, лакомство послевоенного детства.

Любил выпить.

Выходил на улицу после посиделок, вдыхал глубоко:

– Воздухец…

Он молодой, мы молодые: не относились слишком серьезно к тому, чем занимались, потому, может, и успешно. Не завидовали удачливым. Не обижались. Не ссорились.

Обижаться – только дни терять.

Знали наверняка: дружба – явление круглосуточное. Чтобы был дом на примете, куда можно войти, сказать с порога:

– Я голоден. Накормите меня.

Чтобы вошли к тебе. Уселись за накрытый стол, пили, ели, читали взахлёб вынырнувшего из небытия Введенского А. И.:

Не плещут лебеди крылами над пиршественными столами совместно с медными орлами в рог не трубят победный. Исчезнувшее вдохновенье теперь приходит на мгновенье. На смерть! На Смерть! Держи равненьепоэт и всадник медный.


Витя Славкин побывал у меня дважды.

Кукол привозил в подарок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее