День отличника

«Глеболегычевы деревянные солдатики есть, они совсем рядом, вот прямо-таки среди нас, и забывать об этом нам, живым людям, не следует. Вот сейчас у них пошла такая деревянная мода — по мере возможности переодеваться в человеческие штаны и рубашки, мазать свои деревянные лица театральным гримом, запихивать в свои деревянные рты какую-то человеческую еду. Авось люди примут их за своих.

Мне бы не хотелось, чтобы вы, например, относились к этому их дурацкому маскараду как к чему-то естественному и самому собою разумеющемуся. Я думаю, что позволять деревянным солдатикам прикидываться людьми, — вот этот как раз и не „продуктивно“. Продуктивно — снова и снова тыкать их деревянными бошками в их же собственное деревянное дерьмо. Чтобы впредь им — и другим, еще только нарождающимся деревянным, — неповадно было. Пусть деревянные отвечают за свои деревянные же пакости. Это у них — короткая и неверная память. А люди по-прежнему помнят многое.»

Сколько мудрости в этих простых, казалось бы, словах! Да, люди по-прежнему помнят многое! Я, правда, не знаю, что это — «глеболегычевы», но это наверняка что-нибудь старо-грузинское.

Тройка скрывается впереди, разгоняя других ездоков и лыжников, и оставляя за собой облако снега, сверкающего в лучах склоняющегося к Обетованному Западу солнца.

«Ну и ладно, — думаю я, — Ведь это всего лишь вопрос времени. Следующее поколение чиновников вообще не будет знать о мигалках и тройках. Обо всей этой наглости. Ну, разве что свободная пресса напомнит. В назидание и для опыта жизненного».

Вот и уже Белорусская. После того, как народ Белоруссии принял ислам, стабилинисты хотели переименовать площадь и вообще позабыть о братской стране. И если бы не революция — они наверняка довели бы свой гнусный план до конца. Но теперь все в порядке, мы толерантны и веротерпимы (пусть даже мусульмане хьюман райтс вотч и не носят), а площадь как была Белорусской — таковой и осталась. А с нее расходится во все края необъятной Д.России Железные дороги. На самом деле это просто вежливая дань истории — дороги-то вовсе и не железные. Они алюминиевые. Восемь полос по три метра шириной каждая. Толщина алюминиевой плиты — сорок сантиметров. AMAL может себе позволить. Мерину надевают калоши — и он быстро, практически бесшумно перемещает своего седока на большое расстояние. Прекрасное изобретение эпохи высокотехнологичного производства в Д.России. Когда алюминиевые заводы страны принадлежали только лишь безответственным олигархам, они не давали стране ничего, кроме банок для пива и саянской пищевой фольги. Теперь, когда алюминиевое производство передано рачительным американским хозяевам, ситуация изменилась. Алюминием покрыты лучшие конебаны страны. Алюминиевой брусчаткой выложена Красная площадь имени Ющенко. Алюминиевые шатры венчают Кремлевские башни, а в алюминиевой посуде все мы готовим свой порридж. Мы едим алюминиевым ложками, а из алюминиевых кружек пьем свой зеленый плиточный грузинский чай. Мы счастливы — наш алюминий стараниями эффективного американского менеджмента остается в стране. Рукоподаю алюминию.

Мне — в Шереметьево. Мерин аккуратно вступает на начало Железной дороги. Алюминий ему нравится. Он предвкушает. Подскочивший откуда-то с краю Бахтияр неуловимым движением поднимает мерину ноги и надевает на каждую удобную мягкую калошу на толстой подошве из владимирской полихлорвинидной пластмассы. Сегодня калоши красные. И мне это нравится. Рукоподаю полимерам.

Благодарю Бахтияра и трогаю. Мерин плавно начинает свой спорый разбег. Окрестные трейлеры постепенно начинают сливаться в картину художника-экспрессиониста. Я пытаюсь мысленно выстроить на фоне этой бесконечной и пестрой цветной ленты сто миллионов бытовых телевизоров.