День пирайи (Павел II, Том 2)

Обреченному премьеру было дурно из-за ползущей на Москву с запада грозы. Наползали на столицу, помимо грозы, еще и грозные слухи, а также и многочисленные Романовы. Боярская клика на всякий случай свозила сюда всех, кого могла. Помимо прочно оформленного пропиской на Кутузовском проспекте Павла, его жены Кати, которой Павел отказывался дать аудиенцию наотрез, с первых же минут, когда стало известно, что она привезена, помимо отысканной в дебрях Крыма давней любовницы Павла Алевтины и его незаконного сына Ивана, помимо них следовало в ближайшее время ждать появления в Москве и всех прочих представителей «старшего клана», да про запас и косвенных родственников, да на всякий случай и однофамильцев. Ведал их выявлением дуумвират из полковника Аракеляна, впрочем, основное время проводившего на кухне, и прибавленного к нему в качестве рокового заместителя подполковника Дмитрия Сухоплещенко. Последний шел в гору с невиданной скоростью, но проклятием жизни для Аракеляна — как сам Аракелян когда-то для Углова — стать не мог и вообще волновал Игоря Мовсесовича мало, готовить не умел вовсе, только бутербродное дело при Шелковникове постиг неплохо, но на нем на одном разве удержишься? Сам полковник в последнее время поуспокоился, освоил целый ряд блюд, причем из совершенно новой экономической области — из области диких трав. В смысле грядущей спартанской экономии на госаппарате, на которую ему намекнул свояк, таковые блюда могли сильно продвинуть его карьеру, если, конечно, будут и прожорливым Георгием одобрены, и экономным Павлом. Полковник яростно экспериментировал и уже достиг серьезных успехов. В число фирменных блюд теперь входили щи зеленые из лапчатки гусиной, и другие щи, из осота с крапивой, и суп холодный из сныти, очень по жаркому времени года приятный, и студень из исландского мха, и запеканка из корней пырея ползучего, и деликатная каша из клубней стрелолиста, и дивная маринованная приправа из калужницы болотной, и недурные цукаты из дудника, и довольно трудный в приготовлении напиток из цветов коровяка, и особенно — совершенно фантастическая запеканка из зопника, породившая в Шелковникове приступ неукротимого обжорства и вызвавшая требование «подавать ее всегда сразу после долмы». Так что времени на исполнение основных обязанностей — хотя никто этого исполнения от полковника не требовал и, главное, не ждал — у Аракеляна просто не оставалось. Сын Ромео дал о себе знать: чтоб не смели искать, не то хуже будет, домой он придет, когда захочет, — поскольку передал он эту новость даже не отцу, а деду, то можно было не тревожиться. Второй сын, Тима, получил свое причитающееся за попугайное дело и в порядке не столько наказания, сколько повышения квалификации обязан был все тексты, на Пушишу записанные, расшифровать, оформить в машинописи, перевести на армянский и снова на Пушишу записать. Тимон по-армянски знал три буквы и шесть ругательств, так что работы ему должно было теперь хватить надолго. Третий сын, Зарик, он же Цезарь, умело помогал отцу по кухне, экспериментировал с дальневосточными стеблями орляка, он же, в общем-то, папоротник, и уже готовил что-то вполне съедобное, однако даже из папоротника у него все время выходила бастурма да бастурма — далась она ему! Ну хорошо он ее жарит, слов нет, но не за тем, наверное, зопник существует, чтоб лишать его исконного благородства? Хочешь бастурму жарить пожалуйста, хоть целое стадо барашков бери, но не зопник, его мало!.. Четвертый сын, Горик, был еще очень мал для серьезных дел и в жизни семейства участвовал мало. Дед Эдуард торговал попугаями. Наталья пила чай с сухариками и худела.