День пирайи (Павел II, Том 2)

А вообще — мало ли чего еще в эти дни, часы, секунды творилось на белом свете? Ну какое, скажите на милость, отношение ко всей нашей истории имели так называемые кировоградские события? А всколыхнули они на день-другой мировую прессу ничуть не менее, чем тогда же состоявшаяся отставка всесоюзного тренера по фигурному плаванию Ярослава Зелюка, — о которой повествовать тут и вовсе не место, и без того так никто и не понял, выгнали его за демонстрацию тринадцатилетним пловцам актов насильственного куроложества или же за мздоимство во время демонстрации вышеупомянутых сексуально-куриных актов. Ну, предположим, все, кто интересовался, еще за полтора года до смерти вождя абсолютно точно знали, что первый секретарь кировоградского обкома тов. Грибащук О.О. (Олександр Олександрович, кому уж очень интересно) слег не просто в постель, а в бессрочную реанимацию. В связи с полной остановкой почек, вместо которых пришлось подключить японский аппарат неудобных габаритов. В связи с пересадкой печени, — пересадка таковой в Питсбурге, США, прошла неудачно. В связи также с пересадкой поджелудочной железы в институте ван Тендера в Данди, Капская провинция, — операция прошла удачно, однако ж одной железой жив не будешь. Ну, еще в связи с пересадкой сердца, — Грибащуку вмонтировали искусственное в клинике Лемерсье, Тонон, Французская Швейцария, но сердце функционировало только на тононской аппаратуре, к которой из Кировограда пришлось проложить кабели, так что, лежа у себя дома, Грибащук отчасти был как бы и в Швейцарии, потому что к кабелям был прикован. Еще и в связи с острой дисфункцией практически всех известных европейской медицине систем организма, а также и на почве острых расстройств систем «рлунг», «мкхрис» и «бад-кан», известных медицине Тибета. Так что был тов. Грибащук O.O. попросту лишен возможности исполнять в активной степени обязанности первого секретаря кировоградского обкома. Однако же отстранить его от таковых обязанностей никто не решался, ибо, в момент очередного клинического кризиса, почти столь же мертвый, но тогда еще чуть-чуть живой вождь буркнул референтам: «Оставьте все как есть, все одно никто работать не хочет, один я за всех лямку тяну», — был тогда оставлен на исконном посту и тов. Грибащук О.О., несмотря на полную неконтактность и отсутствие просветлений. Ну ходили к нему в реанимацию посетители, но, просидевши полтора часа в приемной, считали, что просьбы их удовлетворены, или отклонены, каждому по вере его, — уходили, а потом рассказывали об очень большой занятости удельного вождя. А вождь уже полтора года лежал в коматозном виде, и ни гу-гу. А кому было нужно его гу-гу, когда и так все каждого звука боялись: того гляди где кого поменяют, где кого переставят, оглянуться не успеешь, как из второго заместителя по культмассовой работе окажешься третьим заместителем по озеленительной части, а это ж совсем, согласитесь, другие пироги, в озеленение кому ж охота. Но тут приключилась беда несметная, главный вождь все-таки помер и был запрахован в озеленение под кирпичным забором с зубчиками, и по всей стране прокатилась волна собраний и митингов. В том числе обкомовских, на которых личное неприсутствие могло, не дай Господи, напомнить кому, что такое шаг в сторону и как его вообще-то рассматривают, вообще-то — как побег, а тогда — здравствуй, озеленение, или, хуже того, полное позеленение. Хочешь не хочешь, но в кировоградских эмпиреях встал ребром вопрос: есть Грибащук или нет его. Если есть — то пусть придет на митинг. Живой или мертвый. Если придет, даже мертвый — ладно, хороший он работник, настоящий коммунист. Не придет — стало быть, позеленение. Шаг в сторону. Нечего чикаться. Другого пришлют. Незаменимых нет, известное дело.