День Победы в Чернове

Мне захотелось вспомнить лицо того пулемётчика но я не мог. Он был у меня во взводе только несколько дней. Но глаза, их выражение, предсмертную тоску, которая хлестнула из них, я помнил. Помнил и то, как возвращались мы в рощу, как докладывал ротному о потерях, как еле-еле добрался до своего шалаша совершенно изнемогший бухнулся на лапник. Не было никаких мыслей, никаких ощущений — спать, спать… Слишком много смертей было за эти месяцы, чтоб переживать каждую новую. Слишком был замучен этим мытарным днём, слишком сковано было всё внутри. Я просто провалился в сон, даже не очень радуясь, что и в этой передряге остался живым.

На другой день тоже было ни до чего. Утром немцы дали нам хорошую физзарядку, мстя за ночное беспокойство. Сильно ранило моего старого бойца, с которым я находился на передовой с самого начала.

И за весь тот день да и в следующие дни я не возвращался мыслями к происшедшему около Панова…

Почему же сейчас, через двадцать лет, бродя по бывшей передовой, я не могу избавиться от ощущения какой-то вины по отношению ко всем тем, кто остался тут навсегда — Почему хочется шептать: «Простите, ребятки, простите, что остался живым…»?

Я возвращался по опушке в сторону Усова. Справа лежало поле. Где-то далеко работал трактор, и рокот его мотора напомнил те минуты, когда после нашего захлебнувшегося наступления немцы двинули в контратаку несколько танков и они, не ведя пушечного огня, только пулемётами разметывали по полю остатки нашего батальона.

Выйдя к Усову, я направился к маленькому магазину, примеченному мною, ещё когда шёл по деревне с Лидой. Около прилавка стояли два парня в телогрейках и закусывали солёными огурцами, захваченными, видно, из дому. Я поздоровался. Они ответили, оглядев меня с любопытством — редки тут, наверное, посторонние.

— Вот приехал посмотреть на бывшую передовую, — сказал я, протягивая деньги продавщице.

— Воевали здесь? — спросил один из парней.

— Да.

— И долго тут фронт стоял?

— Ровно год.

— Тогда понятно… — протянул парень в кепке.

— Что понятно?

— Mнoгo останков на полях было… Только в пятьдесят третьем собрали людей со всех деревень. Фанерных гробов понаделали, туда и сложили. А захоронили в Петунове. Там, на берегу, на высотке, братская могила. Не проезжали?

— Я с Чертолина шёл.

— Вот если обратно поедете по большаку на Ржев, увидите.

Я рассовал по карманам три чекушки, предполагая, что выпьет и хозяйка и её сын и много не будет. Идя к Чернову, я тоже начал считать шаги, но сбился. А хотелось узнать, сколько же от Усова до Чернова. Тогда Черново казалось тылом. А тыл-то этот, был, наверное, в полутора километрах от немцев.

Когда я подходил к деревне, то увидел ещё издалека, что Лида с хозяйкой сидели на крыльце. Лида поднялась и пошла ко мне навстречу. Она была бледна, глаза покрасневшие — плакала, наверное.

— Я нашла, — сказала она, подойдя ко мне.

— Неужели? — удивился я.

— Да. Вон у того пня. Там было одиноко стоящее дерево. Хозяйка вспомнила. И в десяти шагах на восток… небольшой бугорок… Мы посадили там 6ерёзу. Пойдёмте. — Она взяла меня за руку и повела.

Рука её немного дрожала и была холодна. Когда мы подошли, она отпустила мою руку. Мы остановились. Да, возможно, здесь и была могила капитана Болотова. Чуть припухла здесь земля, а пень от большого дерева ещё торчал полусгнивший. Мы долго молчали. У меня сжало горло спазмой, как и тогда, когда принёс мне капитан Болотов кружку водки, кусок мяса и хлеба, а я рассказывал ему, захлебываясь, сбиваясь, о нашем дневном наступлении на Овсянниково, а он слушал внимательно, покачивая головой, и только изредка ронял: «Вы ешьте, ешьте…» И не было для меня тогда ближе человека.

— Я очень благодарна вам, что взяли меня с собой, — тихо сказала Лида. — Как, жаль, что не раньше. Его мать умерла в прошлом году…

— Всё это очень печально, Лида…

— Да, но если б вы знали, как много это для меня значит… Я буду приезжать сюда каждый год… в День Победы.

— Сколько можно жить прошлым, Лида?

— Для меня это не прошлое.

Я покачал головой.

— Что ж, можно только позавидовать капитану Болотову… что у него были вы. Меня забыли через два года… живого.

— Понимаю, — сказала она, взглянув на меня.

— Что вы понимаете? Что такого и стоило забыть?

— Нет, совсем нет. Ваше отношение к женщинам понимаю.

— А, это, — ответил я, пожав плечами. — Это всё пустое… — Я протянул руку Лиде. — Пойдёмте.

Она как-то просто, доверчиво дала мне свою кисть, холодную и чуть дрожащую. Я тихонько сжал её своими пальцами и сказал:

— И всё же нельзя жить прошлым…

В доме хозяйка приготовила уже стол, заставив его и грибками солёными, и капустой квашеной, и огурцами. Я выложил свои запасы.

— Куда вы столько? — воскликнула хозяйка. — Непьющие мы совсем.

Я разлил водку, поднял стакан…

— Ну за праздничек, за День Победы, — сказала хозяйка.

— Да, — сказал я. — И помянем тех, кто остался здесь. Только они никому ничего не должны. Они отдали всё… И за тех, кто их помнит. 3а вас, Лида…