День поэзии. Ленинград. 1967

Вечер.
Вышел месяц на работу
Перед воскресением в субботу,
Остренький,
Веселый,
Молодой.
Шел он, шел по темно-темно-синему
По пути весеннему, гусиному
И остановился над водой.
По реке лесной, былинной —
Керженцу
Не живется, старого приверженцу,
Чем не хороша ему река?
Потянуло мужика квадратного
От жены
И от хозяйства ладного,
В банду потянуло мужика.
Следом ночь — уездная, совиная,
Гулевая, ножевая, винная,
Ночь, не занимающая зла.
Ходит банда тропами окольными
С саблями,
Обрезами
И кольями,
Дует ветер, и летит зола.
Предчека вернулся в куртке кожаной,
На облаве трижды омоложенный
Речкою
Рассветной, ключевой.
У сосны он принял пулю первую,
Переждал стрельбу обрезов нервную
И вошел спокойно
В мелкий бой.
Он не за свое раненье хмурится,—
Военком упал на узкой улице,
В спину нож влетел по рукоять.
Кольт его подвел
Своей осечкою...
В изголовье с восковою свечкою
Всё из сердца
Выплакала мать...
Выползали из хором лабазники:
— Ножики в ходу,
Наступят праздники,
Нынче в полный рост идет грабеж.
У чекистов —
Красные поминки,
Коммунист в гробу, как на картинке,
Лучше этой смерти не найдешь... —
И таился
У купца за банею,
В хлеве, рядом с тушею кабаньею,
Где стоял
Густой гусиный крик, —
О ноже булатном,
Невозвратном,
Сокрушался в трезвости мужик.
Только выйдет месяц на работу,
Шасть мужик
В деревню, по болоту,
У него погромче есть дела.
В голове совсем другая дума:
Сжечь, как протопопа Аввакума, —
Будет подходяще для села.
Ни картинки Ленина,
Ни следа.
Ничего не будет от комбеда...
А кругом —
Вишневая пороша,
Облака уходят на Кавказ.
Что ж, сойдемся, господин хороший,
Глаз за глаз.
И шуршит чекист бумагой белою,
Взгляд —
Как два взведенные курка.
Приговор подписывает левою,
Правая
Прострелена рука.
1966-1967

ВЛАДИМИР ИВАНОВ

ДОМИК ПЕТРА

Прораб у Домика Петра
Исполнен мрачных размышлений:
— Была ужасная пора
Борьбы за качество строений.
Спина заныла, страх в глазах
При встрече с этакой старинкой.
В те времена, увы и ах,
За брак дубасили дубинкой!

ВЛАДИМИР АЛЕКСЕЕВ

РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАГ

Моя любовь тебе недорога.
Ты все язвишь: «Ты жалок и смешон!»
Меня в штыки встречаешь, как врага,
И, как дворнягу, вечно гонишь вон.
Вот и сейчас, как соль на раны мне,
Свои остроты сыплешь без конца.
А я терплю, хотя душа в огне,
И от обиды нет на мне лица.
Ты подняла в добрейшем из сердец
Губительную бурю!
Ну и пусть!
Довольно унижаться!
Все!
Конец!
Я у-хо-жу!
Да, я пойду!..
Пройдусь!

ОЛЕГ ТАРУТИН

* * *