Читаем День поэзии. Ленинград. 1967 полностью

День поэзии. Ленинград. 1967

Валентин Леонидович Попов , Владимир Александрович Соловьев , Йоле Станишич , Людмила Михайловна Попова , Майя Ивановна Борисова

Вздохнув, рванулся паровоз, И тронулся состав,На запад сердце понеслось От ленинских застав.Послушен машинисту пар, Верна, крепка ладонь,Шурует в топке кочегар. Огонь, огонь, огонь.Огонь, огонь! Труба гремит, Оседлан верный конь...— В седло! Марш-марш! Из-под копыт Огонь, огонь, огонь.Огонь, огонь! Заправлен танк, Крепка стальная бронь,На правый фланг, на левый фланг Огонь, огонь, огонь.Развернут фронт, дымится фронт, И свастика — как спрут,Застлала мутью горизонт, И щупальцы ползут.Но нашей родины, о ты, Чудовище, не тронь, —Во всех лучах ее звезды Огонь, огонь, огонь!Огонь, огонь! Гудит мотор, Летит крылатый конь,И с воздуха во весь опор Врагу — огонь, огонь!Огонь, огонь! Гремит труба, Грохочет бронь о бронь,Несет республика труда Огонь, огонь, огонь.Огонь! И может быть, в огне Сгорю не я один, — Но родины своей Врагу не отдадим!1941

ПЕРВЫЙ ЖИВОЙ ПОЭТ

Вспоминающий что-либо, кого-либо или кого любо — все равно — невольно должен вспомнить и самого себя, иногда настолько, что ни либо, ни любо не остается, остается лишь сам вспоминающий. Не желая этого делать, — без самого себя все-таки обойтись не могу. Иначе, как опишу первую свою встречу с живым поэтом, да вдобавок еще пролетарским?

Правда, в то время (это было начало 1916 года) эпитет «пролетарский» еще не ценился, и, вернее, встретился я с рабочим поэтом. Поэтом этим был Яков Бердников.

Знакомство произошло в редакции «Маленькой газеты», секретарь которой, ткнув перстом в сторону Бердникова, сказал:

— Знакомьтесь. Это наш поэт Яков Бердников.

Зная поэтов и писателей теперь, ничего особенного в них не находишь, — люди как люди (если не говорить откровеннее), но тогда, до знакомства с ними!.. — поэт рисовался человеком необыкновенным внутренне, а внешне — обязательно юношей, с длинными волосами, вдохновенным лицом, мечтательными жестами, в широкополой шляпе и т. п. атрибутами.

Представьте же мой восторг, мое изумление, пронзительную робость, когда передо мною стоял живой, вплоть до широкополой шляпы совпадающий с моею мечтою поэт!

А он, медленно поглаживая ладонью свои черные, длинные, гладкие волосы, спрашивал:

— Дда... Так вы, значит, тоже пишете? А как вы находите мое последнее стихотворение?

Стихи Бердникова я читал, и они мне нравились (он тогда действительно писал хорошие стихи), поэтому я, не лицемеря, подобающим образом ответил. Внутри голос мой дрожал и пресекался, но снаружи я лишь откашливался, принимая самый разухабистый вид. И чем развязнее я становился, тем медлительнее и важнее делался Бердников.

Впрочем, когда я узнал, что он рабочий, и когда он узнал, что я за птица, — когда мы оба поняли, что дорога у нас — одна, его важность и моя развязность отлетели в сторону и мы разговорились по душам.

— Приходи в «Прогресс», — сказал мне на прощанье Бердников. («Прогрессом» называлась чайная для рабочих на Забалканском — ныне Московском — проспекте, где обычно встречались пролетарские поэты).