День поминовения

 3 января 1943 г.

...Ночь с 31.12.42 на 1.1.1943 я провел на переднем крае. Ходил по траншеям, лазил по снежному полю к секретам, залезал в дзоты. Поздравлял товарищей — бойцов и офицеров — с Новым годом, годом окончательного разгрома врага. Сколько рукопожатий, сколько добрых пожеланий! В 24 часа мы дали по фрицам залп, стукнули из пулеметов и винтовок. Как они забеспокоились — осветили все ракетами, сотни трассирующих пуль прошили темное небо цветными нитями. Новогодний фейерверк! Хороша была ночь.

А когда переходил от одного поста к другому, пришлось залечь и ждать, пока немец перестанет выбивать чечетку из пулемета. Лежал на спине, глядел в звездное небо и нежно-нежно думал о тебе, о детишках. Даже как-то забыл о пулях, свистящих надо мной. Думал о тебе, видел твои глаза с чуть заметными темными точечками, и пушистые твои волосы касались моего лица. А детки — их теплая тяжесть на руках, шелковые и душистые их затылочки... Я близок к вам всеми мыслями, всем моим существом...

...приближается наша полная победа под Сталинградом. Это перелом в войне. Но конец ее еще не виден, враг злобен, война заберет еще немало жизней... 

Распилили и раскололи два кубометра дров, выданных Маше, жене фронтовика, через сельсовет. Работали всей группой. Пилить никто не умел. Руководила, обучая ребят и присматривая за острой пилой, Матрена Михеевна. Колоть учила она же. Мальчики кололи в два топора, а девочки, попилив немного, пошли играть с Митей и Катей. Одна Жанна хотела быть наравне с мальчишками.

Воспитательницы надеялись, что с Машиных дров начнется “тимуровское движение” старших ребят. Но нет — Фаина Фоминична решительно запретила “ходить по дворам”. Боялась детских инфекций.

Ребят по-прежнему томило безделье, а провал “тимуровских” планов вызвал новую волну озорства и безобразий.

Кто-то пристегнул на вешалке все пальто одно к другому — опоздали на завтрак. Выговор от Ф. Ф. Кто-то открыл ночью форточку в умывальной, замерзла вода в трубах, водопроводчик оттаивал паяльной лампой. Выговор от Ф. Ф. “Все это ваши, ваши, кто же еще, остальные не доросли!” А тут еще Вовка Копылин: раньше мочил простыни, а в последние две ночи “уклался”, как выразилась няня Фрося. И в этом виновата Мария Николаевна: почему не напомнила, чтобы сходил на ночь. Начали пропускать уроки, выходили чинно из интерната с воспитательницами, а повернув к школе, прятались за высоким забором и, переждав, бежали через ельник к горе, где была накатана ледянка, катались на ногах и на сумках с учебниками.

И через все повседневное — интернатское, домашнее, тревога за мужа, за мать. На Машины запросы после долгого молчания пришел ответ из Ленинграда. Аглая Васильевна Кучерова значится в числе эвакуированных в ноябре 1942 года. Куда именно, не сообщали. Жива ли мать? Как искать ее? От Николая нет писем. Бывали перерывы, но такого долгого не случалось.

Нашлось-таки дело для интернатских ребят! Помог случай.

Было особенно морозное утро. Дверь из избы в сени обнесло инеем. Привыкнуть к сибирским морозам Маша не могла. Серая беличья ее шубка была слишком легка, да и поистерлась она, мороз пробивал. Выручал пуховый теплый платок.

Пока добежит Маша до интерната, заиндевеют брови, ресницы, край платка, щеки сведет от холода. Повизгивает снег под валенками, все заснежено, все в морозной дымке. Из-за леса уже виден край красного диска — поднимается солнце.

К половине восьмого надо быть в интернате. На градуснике сегодня более тридцати, значит, в школу не пойдут, будет день безделья и баловства.

Идет проверка чистоты и порядка. У Жарбица грязные уши, у Вовы чернота под ногтями, у Букана ботинки зашнурованы до половины обрывками веревок, у Риты под покрывалом смятые простыни. “Зачем мыть уши, если мы не идем в школу?”